– Готовы, капитан! Пали́м?
Не сумевший даже понять, кем задан вопрос, Флинн с треском вскрыл пороховой бочонок и, бросив взгляд в сторону берега, увидел, что Шоу обнажает кинжалы. Неравный же бой он решился затеять: против такого множества солдат и лучников в одиночку не устоять никому – тем более, с какой-то жалкой парой коротких клинков. Бежавшие на него тролли были не из тех, прежних, в черно-белых одеждах. Затейливые золотые латы и тактика выдавали в них королевскую стражу. Заметившую и Шоу, и, что еще хуже, корабль.
Тут им, похоже, и крышка…
Флинн вполголоса выругался. Сердце в груди застучало, что твой кузнечный молот. Шоу тем временем поднял кинжалы над головой и осторожно, так, чтобы все это видели, положил на песок.
– Сдаемся? – не веря своим глазам, прошептал пират.
Ну нет, так не пойдет. На берегу стоял его пассажир, и капитану плевать было, скольких троллей придется разнести в клочья, чтобы его спасти.
Флинн поднял руку, готовясь отдать команду стрелять, но Матиас, будто не слыша воинственных воплей мчавшихся на него троллей, повернулся к нападавшим спиной.
– Бегите, – внятно, отчетливо сказал он. – Покиньте Зандалар, Флинн. Бегите.
– Так что, сэр, стрелять? – трепеща от азарта, спросил Нейлор.
– Нет… нет, не стрелять.
Не без труда оторвавшись от бочонка с порохом, Флинн оглянулся и обнаружил, что Мелли уже со всех ног несется к штурвалу.
– Давай, Мелли, – без тени улыбки сказал он. – Уводи нас отсюда.
– Но Шоу…
– Он знает, что делает, и нам следует ему в этом довериться. Своим нужно доверять.
Как бы ни хотелось сейчас свернуть ему шею… но этого Флинн вслух говорить не стал.
– Вперед!
Первая пущенная зандалари стрела ударила в леер в каких-то дюймах от плеча Нейлора. Пущенный следом за нею залп накрыл палубу, будто порция града, принесенного порывом студеного зимнего ветра. Вставшая к штурвалу Мелли выпрямилась во весь рост, прикрыла глаза, подняла руки, дирижируя волнами, словно это не пенные гребни, а музыкальные ноты. Не смея ей помешать, Флинн только и успевал уворачиваться от новых и новых стрел, со свистом падавших сверху.
Как стыдно, как больно было ему бежать, бросив товарища! Сколько часов провели они вместе, на борту «Храброй Арвы», не просто делясь друг с другом планами, но и рассказывая о себе… Правда, на исповеди, на разговоры о личном Флинн был скуповат, но даже припомнить не мог, когда в последний раз рассказывал хоть кому-то о матери. Память о ней была для него святыней, драгоценным кладом, которого он никогда не извлекал из земли, и даже места на карте крестиком не отмечал, ни словом не заикаясь даже о ее существовании, но Шоу каким-то непостижимым образом вытянул из него все. Может, всему виной было его спокойное внимание, а может, Флинн просто привык ему доверять.
Слушая все это, Шоу ни разу не изменился в лице, пока дело не дошло до того, как мать, воровку, мошенницу, а для Флинна – самую восхитительную женщину на весь белый свет, схватили и повесили. Да, Лира Фэйрвинд, определенно, была воровкой, а может быть, и мошенницей… но в первую очередь – любящей матерью.
И вот теперь Фэйрвинд уходит, бросив в беде единственного человека на свете, знавшего о матери, выслушавшего его рассказ и именно в тот самый, нужный момент едва заметно, по-товарищески подмигнувшего. Уходит, оставив этого человека там. На берегу…
А ведь винтовки и пушки заряжены. Можно стрелять. Можно стрелять… но Шоу сдался, и приказ отдал ясный. И слов «акт агрессии» капитан не забыл. Конечно, огонь по зандалари только ухудшит дело, а то и поставит под угрозу жизнь Шоу.
Флинн сморщился от досады: эх, вскинуть бы мушкетон да показать этим троллям, посмевшим напасть на его команду, почем фунт лиха!
«Храбрая Арва» медленно, но верно заскользила вперед, к узкой полоске чистой воды. Подхваченный, как и предсказывала Мелли, волной отлива, корабль развернул бушприт к северу и, набирая ход, двинулся прочь от берега, к устью впадавшей в море реки. Флинн, крепко вцепившись в леер, смотрел и смотрел за корму, а Шоу становился все меньше и меньше, оставался все дальше и дальше. Никто на борту не торжествовал. Никто не проронил ни слова.
Вскоре Матиас Шоу вовсе исчез из виду.
Глава восемнадцатая. Тирагардское поморье
Неловкость за ужином Джайне была не в новинку, но сегодняшний ужин, чем дальше, тем очевиднее обещал перещеголять ею все прочие.
Небольшая столовая примыкала к парадному залу, где Праудмуры хранили богатую коллекцию карт, чертежей, навигационных приспособлений и всевозможных морских реликвий. Стены галереи от пола до потолка были увешаны масляными портретами семьи Праудмур, и дальней родни их, и любимых друзей. Среди последних имелся и поразительно искусной работы портрет самого короля Андуина Ринна… однако портретов знатных гостей, собравшихся к ужину, не было ни одного.
Аллерия Ветрокрылая безучастно ковыряла вилкой в тарелке, а кубок с вином больше вертела в пальцах, чем пила из него. Невзирая на это, целая флотилия слуг несла на стол перемену за переменой, снова и снова продлевая мучения Джайны решительными отказами перейти сразу к десерту. Пришлось им с Аллерией, лорд-командиром Туралионом и матерью Джайны, Кэтрин, претерпеть перемену холодных закусок, состоявшую из кровяных колбас и жареных перцев на тостах, и поданный следом за нею пикантный пирог с медвяно блестящей корочкой, едва не лопавшейся от ароматного, шипящего внутри мяса вепря.
В эту минуту Джайна наблюдала, как верховный экзарх с волчьим аппетитом уминает монументальную гору обжаренной на решетке рыбы. В отличие от Аллерии, предпочитавшей не есть ничего, Туралион набивал рот до отказа – возможно, как раз затем, чтоб под удобным предлогом избегать разговоров. Оба явились по повелению Андуина, поручившего им составить запасной план на случай, если Матиас Шоу вернется с берегов Зандалара ни с чем.
– Я слышала, Хакни испек на десерт отменнейший сладкий пирог с вороникой, – нараспев объявила Кэтрин Праудмур.
Таким голосом мать говорила лишь в те минуты, когда ее терпение подходило к концу. Да, ее железной волей, ее сверхъестественной способностью переносить самые неловкие застолья с совершеннейшим хладнокровием оставалось лишь восхищаться!
– Весьма любезно, однако, боюсь, я сыта по самое горло, – пробормотала Аллерия, – и ни кусочка больше одолеть не смогу.
Джайна мысленно велела себе не слишком налегать на превосходное вино, как бы это было ни соблазнительно. Больше всего на свете ей хотелось вернуться в парадный зал и там, среди картин и бронзовых компасов, у постоянно меняющейся карты Азерота, заняться делом. Там, где они искали Сильвану, пергамент пронзала голубая булавка. Туда, где ее наконец-то найдут, Джайна собиралась воткнуть кинжал.
Увы, мать настояла на том, чтобы принять гостей, как подобает хорошей хозяйке – то есть, засадить их за этот астрономический, нескончаемый пир. Будь здесь Андуин или Седогрив, разговор мог бы выйти довольно приятным и легким. Туралион же с Аллерией, несомненно, почувствовали, насколько не по душе Джайне их методы, пытки, примененные ими вначале к аптекарю, а после и к контрабандисту – пусть даже ради сведений исключительной важности.
