Я одернула себя, еще раз взглянув на конверт. На штемпеле стояло «Уэст-Уиттеринг», а от Банти это было слишком далеко, и я точно знала, что знакомых там у нее нет. И все же…
На долю секунды допустить, что письмо от нее. Глупо, конечно, да и что, если так? Ничего не менялось. Что, если Банти думает о том же? Что, если ей так же плохо, и она не может найти в себе силы, чтобы просто поговорить со мной?
Нужно написать ей. Рассказать об этом письме. Может быть, так ей будет проще принять решение. Может, это что-то изменит.
Дорогая Банти,
Нам написала девушка, не находящая себе места от страха. Все вокруг пугает ее, и она не может никому об этом сказать, стыдясь этого.
И я подумала, что это ты…
Да уж, именно такое письмо хочется получить после того, как тебя чуть не раздавило, и погиб твой жених, причем из-за той, что сейчас напоминает тебе, как ты страдаешь и как стыдишься этого.
Придумай что-нибудь получше, Лейк.
Отбросив все мысли о подруге, я перечитала письмо еще раз. Какая разница, кто его прислал, Банти или нет? Все равно оно невероятно грустное.
Девушка, потерявшая все самое дорогое, но пытающаяся найти в себе силы для того, чтобы жить дальше и продолжать бороться.
Я не просто соболезновала ей или переживала. Я ей гордилась. Гордилась тем, что она открыто говорила о своих страхах. И таких девушек было много.
В конце концов, кто из всех нас может сказать, что никогда так себя не чувствовал? Тайком от всех, замкнувшись в себе, чтобы никого не беспокоить.
Я вспомнила, как Уильям и ребята спасали детей на Монмут-стрит, пока я стояла на тротуаре, до смерти перепуганная, беспомощная, боялась, что кого-то из них, а может быть, всех разом завалит и они умрут. Когда мы с Роем бежали по Пиккадилли, я тоже боялась – того, что ждало меня в «Кафе де Пари». Боялась каждый раз, заслышав телефонный звонок, слишком ранний или слишком поздний – от таких добрых вестей не жди.
Но никогда никому не рассказывала об этом. Никто не рассказывал. Газеты, радио, журналы – все, как один, трубили про решимость и боевой дух. На их страницах кипели битвы, чествовали победителей. Советовали держать планку, содержать дома в чистоте и порядке, пока не вернутся мужья, так как за это они и сражались – чтобы было, куда возвращаться. Следить за собой, за прической, быть опрятной, чтобы Гитлеру стало ясно, что нас нельзя сломить. И после полугода непрерывных бомбежек читательницам советовали приберечь для свидания красивые кофточки и красную помаду!
Но как часто мы поощряли их усилия? Когда в последний раз со страниц звучали слова благодарности? Когда кто-нибудь скажет, что на самом деле мы из плоти и крови, а не железа?
Я знала, как тяжело сейчас этой девушке и как ей нужны друзья. Достав чистый лист из верхнего ящика стола, я скормила его машинке.
Дорогая Л.
Большое спасибо, что написали мне. Как жаль, что вам довелось пережить такое. Все в нашей редакции надеются, что вы как можно скорее выздоровеете, и соболезнуют вам в связи с потерей любимого.
Слова подбирались сами – так могла бы утешать ее старшая сестра, кто-то, кому можно верить, кто поймет тебя и подставит плечо, когда тебе так нужна помощь.
Быть может, вас это удивит, но я благодарна вам за ваше письмо. Это очень смелый поступок. Я буду с вами откровенна, и попрошу прислушаться к моему совету. Не стоит стыдиться своего страха, не стоит бояться, что вы кого-то подвели. Гордитесь собой, так как вы еще способны бороться, даже если кажется, что все потеряно.
Вас тяжело ранило, вы лишились того, кого любили больше всего на свете. Не думайте, что ваш страх и ваша боль – проявление трусости и слабости. Уверена, что все, кто читает нас, поддержат меня и скажут, что им тоже знакомы эти чувства.
Мы изо всех сил стараемся делать все возможное ради того, чтобы победить, и победа будет за нами именно благодаря таким девушкам, как вы! Ваши переживания означают лишь то, что вы – человек, и способны чувствовать. Каждый, потеряв близкого ощущал бы то же, что и вы.
И пока мы сражаемся ради людей, ради человечности, никаким людоедам никогда нас не одолеть.
Я дважды подчеркнула «никогда», чуть помедлила. Я говорила правду и хотела, чтобы она поняла меня. Мои пальцы вновь застучали по клавишам, так быстро, что старая машинка едва справлялась с потоком слов.
Во всем мире женщины тоже сражаются на невидимом фронте – ради тех, кого любят в эти тяжкие времена. Гитлер победит, если мы забудем об них, забудем обо всех и обо всем, променяв любовь на его бесчеловечные идеи.
Это и есть настоящий нацизм. А Гитлер – обманщик и болван.
День, когда мы перестанем любить, перестанем быть людьми, станет нашим последним днем. Не стоит стесняться своих слез. Может быть, вы еще сами не осознали этого, но вы изо всех сил стараетесь не сдаваться. Поговорите обо всем этом с друзьями, поделитесь своими чувствами, и они обязательно поддержат вас. Так и должны поступать настоящие патриоты.
Пора было приступать к заключительной части, но меня терзали сомнения. Какой совет я могла ей дать?
Боюсь, что ответить на вопрос, сможете ли вы полюбить кого-то другого, непросто. Должно пройти время. Не нужно забывать о старой любви, и не стоит сразу пускаться на поиски новой. Если бы все можно было решить одним лишь взмахом волшебной палочки! К сожалению, у меня ее нет. Но я хочу, чтобы вы знали – вы не одиноки. Все читатели, все сотрудники нашего журнала – ваши друзья, и мы обязательно вам поможем.
«Женский День» считает, что ваша смелость и честность – достойные образцы для подражания. Знайте – мы вами гордимся.
Я прекратила печатать. Обычно я подписывалась «Ваша Генриетта Бёрд», но обратного адреса не было.
Нажав на рычаг освободителя, я вынула лист из машинки, бросив его на стол рядом с пимьмом Л. и уронила голову на руки, запустив пальцы в волосы.
Миссис Бёрд ни за что не согласится напечатать такое, и даже если я отброшу здравый смысл и попытаюсь тайком провести его в номер, письмо слишком длинное и будет бросаться в глаза. Оно займет почти всю колонку. Ничего не попишешь – придется выбросить и письмо, и мой ответ в корзину для бумаг.
В окно ворвался ветер, и листы бумаги на столе затрепетали. Я прикрыла их рукой, чтобы они не разлетелись по комнате. Так не пойдет. Эта девушка писала нам не для того, чтобы ее игнорировали. Другие тоже не заслуживали этого. И Банти тоже.
Я поднялась из-за стола, затворила окно. Прошлась по кабинету. Туда, обратно. Вот-вот явится миссис Бёрд, выкрикивая распоряжения, и затем покинет офис ради одного из очередных Добрых Дел, свалив всю работу на нас. Как же нам не хватало Кэтлин! За те несколько дней, что она болела, проблем было больше, чем за все время, что я здесь работала.
