Я заметила, что Фэд осторожно сжал ладонь Флоренс в руке и что-то прошептал. Тихо, одними губами, только для нее одной. Девочка ответила слабой улыбкой и кивнула.
А через секунду всем моим вниманием завладел Герант. Желтые глаза смотрели взволнованно, пробираясь до самых темных глубин моей души.
— Если что — мы вас вытащим.
Я погладила его по щеке, пытаясь хоть как-то успокоить.
— Все будет нормально.
Мои слова его не убедили, но вольный попытался сделать вид, что поверил. Уверена, что он будет сидеть рядом и угрожать кубу дробовиком до самого конца.
— Начинаем! — скомандовала «Цикута».
Я успела вздрогнуть от отвращения, когда щупальца куба обвили мою голову, а потом провалилась в беззвездный мрак, где нас ждал голодный дикий зверь.
Фэд
Когда Флоренс облокотилась на спинку кресла и куб оплел ее голову, у меня внутри все заледенело.
Мне стало страшно. Так страшно, что я едва удержался от того, чтобы взять Канарейку за руку и убедиться — с ней все нормально, все идет хорошо.
Все идет хорошо…
Ты теряешь контроль, Фэд. Совершенно теряешь контроль, медленно сходишь с ума, уже слышишь, как тихо шуршит крыша и вот-вот сорвется в пропасть, взмахнув напоследок разноцветными лентами твоих сомнений.
Во рту пересохло, а перед глазами запрыгали красные мушки-всполохи. Они назойливо вертелись перед самым носом, мешали сосредоточиться. Я снова тонул, вяз в холодных зыбучих песках собственных сомнений и страхов.
Именно этого я и опасался, подпуская Флоренс слишком близко!
Что ее чувства, ее прикосновения — вся она! — что-то во мне надломят, помешают мыслить трезво и принимать тяжелые решения. Ведь эти решения могли коснуться Флоренс.
Отвернувшись, я посмотрел на приборную панель, но на голографических экранах ничего не отражалось. Вряд ли «Цикута» покажет, что именно она видит в головах девушек, и от этого я медленно закипал, опасаясь, что пар повалит из ушей или я сорвусь на первом, кто под руку подвернется.
Чего не хотелось бы. Я прекрасно видел, каким взглядом меня провожал Герант.
Двоедушник двоедушника понимает лучше, чем кто-то другой.
Можно ли доверять кораблю? «Цикута» менялась стремительно, ее насмешливость могла легко перетопиться в раздражение и злость, но мне оставалось только довериться.
И это чувство беспомощности было отвратительным.
Стоило только раскрыть рот, чтобы спросить, сколько времени займет вся эта развеселая процедура, как мостик залил кроваво-красный цвет тревоги.
— Что происходит?! — гаркнул Герант, хватаясь за оружие.
— Это внутренний сигнал, — ответил Бардо. — Он исходит прямо из покоев Госпожи Лир, — капитан повернулся к нам и качнул головой в сторону входа. — К нам идут. «Цикута» сообщает, что это одна из местных женщин.
— Ты ее слышишь?
Я заметил, что капитан снял венец, но не думал, что для общения с «Цикутой». Наверное, я бы никогда не решился открыть свой разум чужеродному существу, питающему к людям открытую неприязнь, граничащую с ненавистью.
— Мне так привычнее, — Бардо пожал плечами. — Прямая связь с кораблем куда быстрее, чем проговаривать вопросы.
— Я выйду навстречу, — сказал Герант.
— Ставлю свой левый движок, что это ловушка, — сказала «Цикута».
Вольный выразительно указал на спящих девушек.
— Тогда тем более нельзя впустить ее внутрь. Или их.
— Я с тобой, — сказал я, проверив пистолет. — «Цикута», заблокируй за нами дверь! Включи защитные поля, никого внутрь не пускать без команды Бардо или моей.
— Не переживай, пирожок, все исполню, — смешливо пропел корабль.
Она выполнила приказ безупречно: я услышал тихое гудение за спиной и щелчок электронного замка.
***
В сумрачных коридорах обители наслаждений было неестественно тихо. Мы жили в самых дальних комнатах, как можно дальше от «охотничьих угодий» девушек. Нам не следовало сталкиваться с их клиентами, и Госпожа железной рукой отводила чужое внимание от пятерых гостей, за голову которых было назначено приличное вознаграждение.
Сейчас же мир шелка и благовоний вымер. Мерцали свечи на стенах, в воздухе разливался одуряющий запах гвоздики, но ни голосов, ни смеха, ни шагов слышно не было. Кто-то застал девушек врасплох? Если Госпожа успела подать сигнал бедствия, значит, не таким уж и неожиданным было нападение.
Если враг ворвался внутрь, то где тела? Или хотя бы следы крови и борьбы? Судя по оружейной, здесь был настоящий склад огнестрела, тогда почему не слышно выстрелов? Неужели все могло закончиться за несколько минут?
Позвав енота, я обменялся с ним парой взглядов и указал вперед. Мне нужны были его глаза и нюх — узнать, что творится в других комнатах.
Герант тоже освободил своего ворона, который тут же скрылся за изгибом коридора. Вольный замер и опустил голову — видимо, решил взглянуть на мир глазами птицы. Дернулся и принюхался, как хищный зверь, и посмотрел на меня с таким выражением лица, что стало понятно: дело дрянь.
— Кровь, — прошептал он одними губами.
— Тела?
— Ни одного.
Петляя коридорами, Герант уверенно шел вперед. Это место он совершенно точно знал как свои пять пальцев и, обернувшись, сказал, что стоит проверить апартаменты Госпожи. Он все еще где-то в глубине души верил, что все это случайность, но мне казалось, что именно там все и выяснится. И ничего хорошего мы определенно не узнаем.
Поворот. Еще один.
Герант замер как вкопанный, всматриваясь в густой мрак впереди. У двери в конце коридора не горели свечи, а едкий запах свежей крови ударил в нос даже на таком расстоянии. На обшитых деревом стенах были видны темные разводы.
Огонек у двери горел зеленым.
— Будь готов, — тихо сказал Герант.
— Я всегда готов.
Вольный как-то нервно хмыкнул и шагнул вперед.
Герант
Я не мог представить, что увижу за дверью. И, если честно, совершенно не хотел представлять. Окружающая тишина пугала меня до дрожи, наталкивала на самые мрачные мысли, и я никак не мог избавиться от чувства, что что-то темное, отвратительное и злое проникло в наше единственное убежище.
Мы привели это за собой: у меня не было сомнений, что кто-то пришел сюда в поисках конкретных беглецов, и именно мы поставили под угрозу дом Госпожи. И от одной этой мысли становилось невыносимо тошно и горько, накатило чувство бессильной ярости.
Девчонки у Госпожи боевые, да и она сама себя в обиду не даст, но понимание этого никак не могло заглушить чувство вины.
