Их в моей постели побывало достаточно, чтобы свыкнуться с мыслью, что утром вторая половина окажется пуста не потому, что они бежали от меня, как от чумы, а потому, что я сам так хотел.
Разумеется, были и те, кто мнил себя «особенными». Это отдельная каста наивных дурочек, которые искренне верили, что могут перевоспитать зрелого, утвердившегося в своих взглядах человека. Их было мало, но проблем такие доставляли больше всего, играя на публике оскорбленную невинность, чью жертвенность не оценили по достоинству.
А тут, блядь, все кувырком!
Вцепившись пальцами в волосы, я сидел на краю постели и посматривал на Флоренс так, будто впервые ее видел. В каком-то смысле — так и было. Я впервые допустил мысль, что она — посланница Саджи, призванная наказать меня за все, мать ее, грехи, изувечить мой привычный мир, растоптать меня, а потом выбросить тело в пустыне диким псам, в отместку за все мои похождения.
Шутка ли, мне уже казалось, что Канарейка — бессмертная!
С толикой стыда я вспоминал ее первое задание и свою жестокость. Она ведь могла умереть там, но вернулась с триумфом, неся известие о благополучном завершении миссии как знамя и немой укор моему недоверию.
И она всегда держалась до последнего, даже если не было сил терпеть. Потому что верила, искренне и без фальши, что уж я-то ее точно не брошу.
Верила, что вернется ко мне, где бы ни была.
И я ни капли не врал, говоря, что ей было бы лучше, если меня не станет. Что я могу ей дать, кроме токсичного, ублюдского характера, сдобренного цинизмом?
Флоренс так молода, она захочет детей, нормальных отношений, а я…
Шутка ли, разница в тридцать лет — это вам не игрушки.
Где-то внутри отчаянно скребся голосок, от которого я не мог спрятаться. Писклявый и надоедливый глас здравого смысла.
Если она выбрала меня, то приняв ее метку я смогу иметь детей. С обычными женщинами было проще: они не могли от меня понести.
Флоренс очень даже может.
С ней я мог стать отцом. Слово-то какое…отец. У меня мог быть сын. Или дочь. Или…
И эта мысль возводила мою паранойю в максимальную степень.
И пугала до усрачки.
Наклонившись, я сгреб Канарейку в охапку. Она бы не проснулась, даже если бы я стрелял у нее над ухом, так что опасаться было нечего. Я хотел запомнить ее всю: каждый изгиб, надышаться ее запахом, который не забила даже вездесущая лаванда. Теперь я знал, что это никакие не духи.
Прижимая девушку к груди до хруста в ребрах, я жадно впитывал ее тепло и сонную мягкость, скользил пальцами по шелковистой коже шеи и не решался опустить взгляд вниз. Халатик совсем размотался, обнажив хрупкое тело, отчего я чувствовал себя непривычно зажато, будто впервые голую женщину вижу.
— Что мне делать, Птица? Я ведь совсем-совсем не рыцарь на белом коне.
Розоватые губы разомкнулись, и Флоренс сладко вздохнула, потягиваясь во сне, как сытая кошка.
— Магистр… — пролепетала она и снова затихла.
— Когда-нибудь ты будешь называть меня по имени, — прошептал я, прижимаясь губами к ее виску.
Я должен идти. Немедленно.
И все хорошенько обдумать.
Об ноги потерся енот и, ухватив меня за штанину, заглянул в глаза. Он-то все прекрасно понимал, но я не мог с бухты-барахты принимать какие-то решения. Тем более обстановка совершенно не располагала, а впереди ждал очередной полет и возможная смерть.
— Сторожи, — приказал я и указал на Флоренс, а сам направился к двери.
Нужно было перемолвиться парой слов с «Цикутой».
***
— Привет, мясной пирожок, я-то думала ты со своей женщиной остался развлекаться, — ехидно протянул корабль.
— Не до развлечений, если честно, — развалившись в кресле пилота, я закинул руки за голову и уставился в потолок. — Давай на чистоту. Что тебе известно? Ты — телепат. А значит, не могла отказать себе в удовольствии покопаться в чужих головах.
— За кого ты меня принимаешь?! — обиженно бросила «Цикута» и выдержала драматичную паузу. — Конечно покопалась, такой шанс! Но интересного мало. Ваши две подружки знают, где находится «мозговой центр» камкери, если можно так сказать. Он большой, злой, наглухо отбитый и голодный. Но место — это просто картинка. Образ, который им показали. Насколько он точен — даже я не берусь судить, но могу попытаться отыскать нужную позицию среди карт, загруженных в систему навигации.
— Я слышу в твоем тоне «но».
— Кого-то из них придется подключить к кубу. Лучше сразу обеих.
Я крепко задумался. Все во мне вопило категоричное «нет» при одной только мысли, что Флоренс может пережить похожий кошмар, что пережил я. У каждого где-то там, в глубине сознания, есть мешочек страхов, которыми он не готов делиться. Но с другой стороны, мы никогда не вернемся домой, если не избавимся от корня проблемы. Охота за Ключом будет продолжаться вечно: даже спрячь мы его в тайнике — преследование тех, кто знает о его существовании, не прекратится. Я никому не желал такой судьбы. У Бардо семья, дети. Аврора никогда бы не простила мне бесконечных укрывательств от наемников всех мастей, которые пока не вышли на наш след только чудом.
Видимо избавиться от посредника было трезвой идеей. Каифа же выследила нас только из-за своей телепатической особенности, а таких, как она, — немного. Если, конечно, желая отомстить, она не примкнет к какой-нибудь сильной группе, но и с этим мы сможем разобраться.
Возвращаться на Заграйт нужно было с победой и железными доказательствами — или не возвращаться вовсе. Я мог принять казнь, ни никогда бы не позволил, чтобы это случилось с моими людьми.
И Флоренс смерти не желал.
— Пообещай, что это никак им не навредит, — сказал я. — Никаких развлечений. Вы не станете рыться в их страхах и слабостях.
— Скучный ты человек, — расстроено протянула «Цикута». — Но так и быть. Вы пообещали не оставлять меня здесь, а я обещаю не переворачивать мозги ваших мясных самок. Мы будем предельно нежными.
Поднявшись, я хотел покинуть мостик, но тихий голос корабля заставил меня замереть на месте.
— Скажи мне, человек, через двести лет, перед самой смертью, когда ты будешь дряхлым и беспомощным, если ты посмотришь на звезды, то будешь сожалеть об упущенном моменте?
— Что?..
— Твой капитан носит венец Тишины, но у меня такой штуки нет, а ты — открытая книга. Грех не заглянуть.
— Вопрос понятнее не становится, — хмыкнул я, но внутри все сжалось от напряжения.
— Врешь ведь, — хихикнула «Цикута». — У вас, смертных, срок годности короткий. Вы тратите жизнь на чушь собачью в то время, как надо брать без раздумий, наслаждаться, взлетать к звездам в одном мимолетном порыве чувств, которые не просто через десять лет, а уже завтра, потеряют свою остроту. Впрочем, ты, пирожок, существо сложное. В голове у тебя вата, да и в сердце не все в порядке, но ты все равно задумайся. Выйди сейчас наружу, запрокинь голову и вдохни полной грудью. Посмотри на это звездное великолепие и спроси себя: буду ли я жалеть о непринятых решениях потом, когда уже нельзя будет отмотать назад?
