— Пусть приходят. Ни ты, ни наемники, ни головорезы, ни другие прихвостни Совета не остановят меня, — он сделал всего шаг и, намотав волосы Каифы на кулак, запрокинул ей голову. Девка съежилась и заскулила, забилась в крепкой хватке — будто в карих глазах увидела все возможные муки, какие только способен придумать человек. — Пошла вон. Не вынуждай меня прямо сейчас пожалеть об этом решении.
Толкнув ее на песок, Фэд отвернулся и зашагал к «Цикуте».
— Думаешь, она послушается?
Бардо аккуратно поставил куб на небольшое возвышение у приборной панели и остервенело вытер руки об штаны, точно притронулся к ядовитой лягушке.
— Нет, — Фэд устроился в кресле за пилотом и сцепил руки под подбородком. — Но я был серьезен. Она не переживет нашу следующую встречу.
— То, что Каифа сделала с двоедушником — омерзительно, — проговорил я. — Возможно, стоило бы угомонить ее прямо сейчас.
— Не спорю. Хотя бы его я освободил из этого рабства.
Голос магистра был тих, даже слишком. Фэд о чем-то крепко задумался, а Бардо устроился за штурвалом и активировал основные системы. По красной глади корпуса прошла рябь, воздух вокруг слабо замерцал, а через секунду корабль подал голос.
— Приветствую, старый друг, — сказал он.
Точнее, она.
Голос был женским.
Но вот чего определенно никто не ожидал, так это ответа, раздавшегося с того места, где лежал куб.
— Здравствуй, вольная птица.
Шиповник
Меня колотило от ненависти, выворачивало наизнанку от черного разъедающего негодования, а внутренности горели огнем, расплескивая по венам кислоту и пламя, которое никак не получалось унять.
Сотня систем, а может быть две. Какая разница, если Совет будет жить? Им нет дела до людей и их миров, до загубленных семей, искалеченных жизней!
И, что самое страшное, Буре тоже не было дела.
Он забыл. Совершенно забыл, как мы покинули родной дом, как камкери изувечили нашу планету, убили его отца.
Север, наверное, насмешливо бы заявил, что я не политик и не понимаю очевидных вещей. Он был куда ближе ко всей этой системе, к интригам, склокам и закулисным играм. Может быть, он бы даже поддержал план Бури, ведь это шанс избежать полномасштабной войны, которая еще неизвестно чем закончится.
Кормежка — как возможность отделаться «малой» кровью и спровадить врага прочь; и даже если камкери и их хозяин вернутся позже, то у Совета будет время подготовиться и дать отпор, но чувство неправильности происходящего не отпускало ни на минуту.
В памяти все еще были слишком свежи воспоминания о родном доме — растоптанном, уничтоженным камкери. Разве Буря забыл отца? Разве он забыл, что Север был заражен и убит? Неужели после всего пережитого, после бегства, одиночества и испепеляющего гнева, он может даже задумываться о том, чтобы скормить планеты врагу, отнявшему у нас все? Разве ему не страшно? Не гадко, не противно? Разве не разъедает его бесконечная жажда мести и уничтожения, которую хочется обрушить на головы камкери?
И где гарантии, что тварь сдержит слово и уйдет?
Эрта была уверена, что тварь не сможет остановиться. Оно будет жрать, и открыть ему дверь — все равно что впустить лису в курятник.
И как потом жить с осознанием, что ты — именно ты — повинен в истреблении целых систем? Ведь там есть люди, которые совсем-совсем ничего не знают о планах Совета. И дети там так и не успеют пожить, если только не покинут насиженные места. И сколько таких успеет улететь до истребления? И предупредят ли их вообще?
Неужели борьба за собственное будущее хуже, чем банальный прогиб под ситуацию?
— То, что очевидно для политика, неприемлемо для воина, — говорил Север. — Кажется, что стоит сражаться до последнего, и как воин я полностью с этим согласен. Но как политик я буду искать компромиссы. «Малую кровь», если так тебе понятнее.
— Смерть одних ради спасения других?
— Я не говорю, что это самое правильное решение, но иногда у людей нет выхода. Спасти всех — утопия, — Север любил расхаживать по кабинету во время разговора, но в тот раз он сидел за столом и пристально меня рассматривал, положив голову на сцепленные под подбородком пальцы. — Красивая, благородная сказка о настоящем героизме, но суть в том, что героизм часто губит больше людей, чем спасает.
И я не могла это принять. Ни тогда, ни сейчас.
И не приму никогда. Эрта показала нам, где скрывается «правитель» камкери — уже что-то. И если потребуется, то мы сами найдем это место. Если, конечно, Фэд и Герант не решат, что план Бури — лучший выход.
Нет, они не могут так решить!
Но вдруг…
Отогнав непрошенные сомнения, я посмотрела на Бурю.
Очухался он быстро, но мы с Флоренс времени зря не теряли: крепко стянули ему руки за спиной, обезоружили, Ключ я устроила в самодельной петле на поясе.
Палящее солнце немилосердно било по голове раскаленным молотком, и мне казалось, что ночи в этом мире нет вовсе. Благо, что до города рукой подать, и скоро можно будет укрыться в тени домов и защитных стен.
Подняв Бурю на ноги, мы толкнули его вперед. Споткнувшись на первом же шаге, парень получил от Флоренс чувствительный тычок под ребра и сдавленно выругался. Выглядел он предельно жалко, но я не обманывалась — в Буре достаточно силы и упрямства, чтобы при первой удобной возможности попытаться сбежать.
Сплюнув кровь и слюну на землю, он обжег меня ненавидящим взглядом.
— Ты пожалеешь.
Я пропустила реплику мимо ушей. У меня не было ни сил, ни желания говорить о “гениальном” решении Совета, о предательстве или о своей жизни.
Флоренс хранила упорное молчание, но я кожей чувствовала, что она осуждает это решение. Осуждает, что я не перерезала Буре глотку и не бросила подыхать в пустыне. В девчонке кипело негодование и неутоленная ярость. Она бы сама, без промедления, вцепилась в парня, но я не могла допустить бессмысленной грызни.
Не хватало еще, чтобы Буря так легко отделался. Смерть от одного точного удара казалась мне слишком простой, хотя я никогда не была жестоким человеком или любителем кровавой расправы.
Первая защитная стена оказалась дальше, чем я подумала. Высоченная каменная лента опоясывала весь город и была высотой не меньше пятидесяти ярдов. Такое препятствие можно только перелететь или пройти через центральный вход.
Ворота в город были распахнуты настежь. Массивные металлические створки почти скрылись в каменной кладке стены, открыв нашим взглядам городское светлое нутро и переплетение широких улиц. Вблизи оказалось, что дома сложены из тяжелых полупрозрачных блоков неизвестного мне материала. Ни окон, ни дверей не видно. Скорее всего, где-то была кнопка, чтобы попасть внутрь.
