С появлением кино и телевидения языки обрели новый канал обмена заимствованиями. Кинематограф с самого начала своего существования, еще до того, как он стал звуковым, стал активным проводником межкультурных взаимодействий. Уже немой кинематограф оставил в языке кое-какие следы. Так, слово голем в значении “искусственно созданного монстра” – наследие серии немых фильмов ужасов, снятых в Германии между 1915 и 1920 г. Средневековая еврейская легенда о глиняном человеке получила известность у широкой публики благодаря кино. (Эрудиты вспомнят роман Густава Майринка “Голем”, но его сюжет имеет довольно мало отношения к изготовлению искусственных монстров.) И все-таки настоящее влияние кинематографа на язык начинается тогда, когда на экраны приходит звучащая речь.
Мы называем удалого бойца рэмбо или даже терминатором, хотя еще каких-то тридцать лет назад слово терминатор в русском языке употреблялось лишь астрономами и имело одно значение – “граница дневных и ночных температур на планете”. Археолог, разгневанный грабительскими раскопками кургана, может ругнуться именем Индианы Джонса или Лары Крофт – пусть эти имена еще не стали нарицательными, но смысл высказывания будет понятен значительной части аудитории. Французский кинематограф 60-х подарил нам слово Фантомас (как шутливое прозвище лысых)
[198] и даже фантомасы (как обозначение таинственных личностей):
А еще здесь есть коллекция оружия, оставленного на месте громких преступлений. Например, самодельный автомат братьев Толстопятовых, знаменитых серийных грабителей, прозванных в народе “фантомасами”
[199].
Черную гущу мажут на все тело, прямо поверх купальника, даже на лицо и волосы! И гуляют по пляжу сплошные фантомасы
[200].
Кинематограф дарит нашей речи не только имена персонажей. Например, у давно известного в русском языке слова матрица после выхода одноименного культового фильма братьев Вачовски (1999) появилось новое значение – “искусственно навязанной иллюзии, которая держит человека в плену”:
Поскольку сами его персонажи слишком нуждаются в подтверждении своего всемогущества. Иначе как еще доказать себе и другим, что твой Олимп – настоящий, а ты – не симулякр, призванный всего лишь поддерживать функционирование “Матрицы” и не имеющий ровным счетом никакой возможности конвертировать свои виртуальные капиталы в сколько-нибудь реальную власть? Впрочем, если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят, а “матричность” происходящего вовсе не отрицает наличие обладателей действительно больших денег, заинтересованных в том, чтобы это шоу не только началось, но и продолжалось. Вот и в истории с Полонским обращает на себя внимание, что случилась она незадолго до рассмотрения Вестминстерским магистратским судом Лондона дела об экстрадиции другого набедокурившего российского бизнесмена – Владимира Антонова, которого власти Литвы обвиняют в крахе крупнейшего местного банка Snoras
[201].
В российском футболе бесконечно мало естественности, природной натуральности. Куда большая часть – пресловутая матрица, цикличная игра, в которую никак не могут наиграться олигархи и правительство
[202].
Что касается интернета, то запрос “выйти из матрицы” выдает тысячи результатов – от психологических тренингов до политической публицистики. Вот, к примеру, образец из бизнес-сферы:
Тогда это был очень рискованный шаг. После десяти лет работы в крупных корпорациях “выйти из матрицы”, с руководящей позиции, с хорошим окладом без подготовки и подушек безопасности. Была только решимость, вера в себя и желание заниматься любимым делом. И мне катастрофически не хватало информации, как сделать этот переход грамотным. Как не разбиться о суровую реальность фриланса
[203].
Один из самых курьезных и увлекательных случаев попадания лексики из иностранных фильмов в русскую речь – португальское слово фазенда. Думаю, читатели лет сорока и старше без проблем вспомнят, откуда оно взялось. Конечно, из бразильского телесериала “Рабыня Изаура”, пользовавшегося большим успехом в СССР конца 1980-х гг. В истории этого слова необычно буквально все. Во-первых, не так много в русском языке заимствований из португальского. Во-вторых, в телесериале действие происходит в XIX в. и как будто не имеет отношения к современным реалиям. В-третьих, само это слово в русской озвучке сериала – результат, так сказать, редакторского каприза. Переводчик Константин Комков вначале собирался заменить непонятное русскому зрителю слово фазенда русским словом поместье, но редактор настоял на транслитерации без перевода
[204]. В результате слово полюбилось россиянам как шутливое обозначение дачи. На сегодня Национальный корпус русского языка дает 42 примера употребления этого слова по основному корпусу (куда входят художественная литература и журналы) и 172 по газетному. Феномен успеха этого слова отмечает современная журналистка:
В нашем языке не так уж много слов, которые прижились в последние тридцать лет, не будучи обозначением технических средств. Все как-то идет волна про Wi-Fi да айфон, но разве перекроют они тот факт, что после просмотра “Рабыни Изауры” в конце восьмидесятых страна, еще называвшаяся Советским Союзом, заучила слово “фазенда”
[205].
И не просто заучила: в довершение всего, одним из хитов 90-х стала песня Сергея Рогожина “Фазенда”, а с 2006 г. выходит телевизионная программа для дачников с таким названием. Загадка популярности этого заимствования в русском языке еще ждет своего исследователя. Понятно ли оно, например, публике моложе тридцати лет? Не умрет ли оно в ближайшие десятилетия? Или, возможно, оно просто сменит статус и из культурной аллюзии окончательно превратится в теплый ламповый, что называется, жаргонизм, источник которого неважен?
