– Что? – спросила Ольга, придерживая внучку за плечи. – Что случилось, Татьяна?
– Почему ты не позволяла мне спускаться в лощину? – вдруг спросила Танюшка.
– Потому что детям тут не место.
– А еще почему? Потому что тут… странно?
– Что ты имеешь ввиду?
– Этот звук. – Танюшка коснулась пальцами висков. – Может быть, я схожу с ума, но как только я оказалась в лощине, я начала это слышать.
– Ты не сходишь с ума. – Да, она не сходит с ума, просто теперь этому месту легче до нее дотянуться. Где-то здесь ретранслятор, а они с Танюшкой – приемники. Голос лощины слышат многие, даже Ефим, но они слышат его совершенно по-особенному. – На что похож этот звук?
– На шепот. Я пока не могу разобрать слова… – Танюшка поежилась, а потом спросила: – Бабушка, ты тоже это слышишь?
– Слышу. Это многие слышат. – Танюшке нет нужды чувствовать себя какой-то особенной, пока она не разберется, что именно с ними происходит. – Некоторые считают, что лощина и называется Гремучей именно из-за этого звука. Какая-то природная аномалия.
– Аномалия… – Кажется, Танюшку удовлетворило ее объяснение. Пока, по крайней мере. – Здесь холоднее, – сказала она задумчиво. – В Видове у нас уже растаял снег, а тут он еще есть. И как-то… темнее, что ли. За пределами лощины с самого утра светит солнце. Яркое-яркое, а тут… Лондон какой-то.
– Это низина, Татьяна. Тут так было всегда – сумрачно и туманно. Мы с тобой как-нибудь обсудим этот феномен, а пока я хочу тебе кое-кого показать.
Да, она вела Танюшку к Григорию. Пусть они встретятся без посторонних глаз, чтобы потом не было никаких… сюрпризов.
– Митьку?! – Девочка разом забыла про все природные аномалии. Оказывается, все это время она помнила про пропавшего мальчишку.
– Мы его еще не нашли.
– Мы?
– Я и Григорий, – Ольга без стука толкнула дверь, ведущую в сарай, позвала: – Гриня! Гриня, это я.
Он сидел на самодельном лежаке и правил лезвие топора, вид у него был сосредоточенный.
– Давно не виделись, – буркнул Григорий, не поднимая головы.
– Дядя Гриша? – Танюшка щурилась, пыталась разглядеть его получше. – Вы живы?
– Таня? – Все-таки он оторвался от своей работы, улыбнулся. – Я-то живой, а вот ты что тут делаешь?
– Я сейчас все расскажу. Так будет быстрее, – сказала Ольга, подходя к Григорию.
Она умела и рассказывать, и объяснять. Сказывалась многолетняя работа учителем. Оба поняли ее сразу.
– Для всех Григорий твой двоюродный дядя. Ясно, Татьяна?
– Ясно. – Танюшка кивнула и тут же спросила: – Значит, вы думаете, что Митя может быть в усадьбе? Поэтому вы здесь?
– Мы всякое думаем, – сказал Григорий уклончиво, – но тебе об этом знать совсем не обязательно.
– Но я могу помочь.
– Татьяна! – Ольга глянула на нее с досадой. – Григорию не нужно помогать, он прекрасно справится сам.
Девочка фыркнула, отвернулась. Вот она какая – с норовом. Помнится, Ольга и сама была такой много лет назад.
– Пойдем, я познакомлю тебя с остальными. – Она взяла Танюшку за руку, потянула к выходу. Думать о том, как остальные отнесутся к появлению ее внучки, не хотелось. По крайней мере, не сейчас. Это не самая главная их проблема. Их проблема, возможно, бродит где-то по лощине. А их боль лежит сейчас в старом котле водонапорной башни. А их надежда… надежду они с Григорием постараются найти в самое ближайшее время.
* * *
Тане было страшно. Страшно с того самого момента, как два фашиста переступили порог их с бабушкой дома и велели собираться. Потом было страшно, когда старуха пыталась рыться у нее в мозгу. А еще от того, что у нее как-то получилось вышибить эту немецкую ведьму из своей головы. От шепота лощины ей не то чтобы было страшно, но чувствовала она себя не в своей тарелке. Наверное, к этому можно привыкнуть. Наверное, ко всему можно привыкнуть, если очень постараться.
А бабушка уже вела ее по чисто выметенной дорожке к стоящему особняком одноэтажному домику. На крыльце домика стояли три парня. На Таню они смотрели с ленивым интересом, а один – высокий, светловолосый – почему-то с презрением. Или с презрением это не на нее, а на бабушку? Таня скосила взгляд. Точно, на бабушку. Что она сделала такого? Чем заслужила вот этот полный тихой ярости взгляд?
– Я должна тебя предупредить, Татьяна, – сказала бабушка шепотом. – Будет нелегко.
– Я уже догадалась. – Она вздернула подбородок, с вызовом посмотрела на этого… светловолосого, заносчивого.
– Нужно потерпеть.
– Я справлюсь.
– Но если возникнут проблемы…
– Я справлюсь, – упрямо повторила она.
Конечно, она справится! Что ей эти пацаны, после всего, что случилось за сегодняшний день?!
– Новенькая? – спросил светловолосый с нарочитой небрежностью. Даже непонятно, у кого спросил – у бабушки или у самой Тани.
– Новенькая. – Бабушка кивнула. – Всеволод, вы уже закончили свои дела в оранжерее?
Значит, Всеволод. Имя красивое, а сам заносчивый урод.
– Обеденный перерыв. – Всеволод сунул руки в карманы куртки. – Даже рабов иногда кормят.
– Ты здесь не по своей воле, мальчик? – Бабушка поднялась на первую ступеньку. Она смотрела на парня снизу вверх, а все равно казалось, что свысока. Вот бы и ей так уметь!
– А вы? – спросил он, и серые глаза его презрительно сощурились.
– Хочешь, я поговорю с фрау Ирмой, и тебя сегодня же отправят обратно в город? – спросила бабушка вкрадчиво. Таня и не знала, что она может быть вот такой… жесткой. – Если тебе так неприятно твое рабство…
Он побледнел, зрачки его превратились в черные точки, под кожей заходили желваки, а на шее вздулись вены.
– Нет, – сказал он, словно через силу.
– Что – нет? – Бабушка поднялась еще на одну ступеньку.
– Нет, я не хочу обратно в город. – Всеволода с ней разделял всего какой-то метр. И казалось, ему хочется столкнуть ее с лестницы, вот такое у него было выражение лица.
Таня испугалась. Ведь возьмет и столкнет…
– Бабушка! – Она тоже шагнула на лестницу. Перепрыгнула сразу через две ступени, так, чтобы оказаться лицом к лицу с этим белобрысым мерзавцем.
– Бабушка? – Он усмехнулся. Улыбка получилась кривой. – А говорили – новенькая. – На Таню он теперь смотрел с тем же презрением, словно она была какой-то предательницей, словно имела что-то общее с фашистами!
– А тебе что? – Она тоже старалась смотреть на него сверху вниз, как бабушка. Она была высокой, у нее могло получиться, но вот отчего-то не получалось. И пройти дальше не получалось, он загородил путь и не собирался отступать.
