Но все было бесполезно. Промаявшись без толку, я отвалился на свою подушку. Я так ничего и не смог. То ли из-за долгого перерыва в сексе, то ли от внутреннего напряжения, то ли потому, что Инна лежала, как бревно.
Она так и не сказала ни слова — и вообще, кажется, уже спала. Ладно, сегодня она устала с дороги, — подумал я, глядя в темный потолок. — И я отвык… Завтра все получится.
* * *
И опять, как бывало часто, я проснулся глубокой ночью. Опять болели несуществующие пальцы под бинтом. Наверное, я слишком сильно затянул ладонь. Или просто не выпил вчера снотворного, к которому уже привык окончательно. Инна спала, уткнувшись носом в стенку.
Я вылез из постели и ушел на кухню. Нестерпимо, мучительно пахло лесными травами. Среди множества ароматов мне казалось, витал и привкус лабазника — как там, в колхозе.
Как в колхозе… Кругом стояла темнота, абсолютная темнота, даже угловой фонарь почему-то уже не горел. И дом напротив чернел мертвой глыбой, и ни один огонек не теплился на невидимых этажах. И я опять почувствовал привычное одиночество. Опять как в колхозе — на болоте. Да нет, там у края ночного болота я все-таки не был одинок. В сотне метров позади взлетали в небо искры костра и сидели друзья. Те, кого я считал друзьями на тот месяц — и которые оставались ими, пока я сам не выпал из круга.
А сейчас я был совершенно один. Потому что кругом все спали. И до меня никому не было дела. Спали люди во всех квартирах, спали кошки и собаки, и рыбки в аквариумах и птицы в клетках… В небе раздался тихий зуд реактивного самолета. И там тоже все спят, — с отчаянием подумал я.
И в комнате, в нескольких метрах от меня спала моя жена Инна.
Которой в данный момент я тоже был безразличен. Ее возвращение оказалось почему-то не совсем таким, как мечталось мне.
Бинты больно давили ладонь. Стоило их размотать. Но я не стал этого делать, побоявшись, что утром Инна проснется раньше меня и все увидит.
* * *
Утром я не знал, будить ли Инну: вечером она ничего не сказала об этом. Я тихонько попил чаю: хороший растворимый кофе, который она привозила из прошлой поездки в Москву, давно кончился, а молотого для заварки я еще не купил.
Уходя, снова заглянул в комнату. Инна спала по диагонали, сбросив простыню и заполнив своим белым телом всю кровать. Я вновь почувствовал толчок желания. И тут же подумал, что сегодня вечером наверняка все получится. Осторожно приблизившись, я наклонился и поцеловал ее в щеку. Инна что-то пробормотала, не открывая глаз. На лестнице я разбинтовал руку и пошел на работу.
* * *
Забинтовать ее опять не успел: как ни в чем ни бывало вернувшись домой, я обнаружил, что Инна сегодня вернулась рано. Маскироваться было уже невозможно…
Увидев мой обрубок, Инна охнула и прижала ладони к щекам. И побледнела так, что загар ее показался висящим в воздухе отдельно от лица.
Но успокоилась быстро. Все-таки у моей жены был очень сильный характер, которому я сам завидовал. Я коротко рассказал об аварии — уже не знаю в который раз.
— И что же ты теперь будешь делать? — в точку спросила Инна.
Кто-то недавно уже задавал мне подобный вопрос, однако слышать его от собственной жены было как-то странно. Я молча поджал плечами и ничего не ответил.
Впрочем, я не задумывался об этом. Находясь рядом с ней, я опять чувствовал судорожные толчки желания.
Сегодня она была отдохнувшей и немножко другой, нежели вчера. И я надеялся, что у меня сможет получиться…
Мы пили чай, и внутренне я уже настраивался на занятия сексом. Но судьба неожиданно нанесла мне удар с той стороны, откуда я не ожидал. Инна сидела за столом напротив меня. И вдруг сказала, совершенно спокойно поправив волосы:
— Я в Москву уезжаю.
— Когда? — спросил я, чувствуя мгновенно нарастающую тревогу, хотя она и прежде частенько туда уезжала.
— Завтра, — ровным голосом ответила она.
Завтра… Я почувствовал, как желание обрушивается и пропадает совсем, будто его и не было.
— Насколько? — спросил я, надеясь, что ненадолго.
— На четыре месяца, — Инна безмятежно размешивала сахар в своей чашке.
— На… сколько?! — я поперхнулся, отказываясь верить своим ушам.
— На четыре? Месяца?
— Да, на четыре. Мне выделили стажировку перед докторантурой.
Я подавленно молчал.
— Я понимаю, конечно, — спокойно добавила Инна. — Что сейчас… С твоей рукой… оставлять тебя одного, и все такое прочее. Но и ты пойми, Женя. Наука не ждет.
— Я понимаю, — как автомат, ответил я.
— Я не могу все бросить. И не виновата, что все так совпало. Пойми — если я сейчас откажусь, вместо меня пошлют кого-то другого. И вся моя тема отодвинется на второй план. И…
Она не договорила.
— Я тебя не виню, — глухо сказал я, стараясь, чтобы в голосе не прорвалась дрожь. — Просто… Просто все так неожиданно… И я так ждал твоего приезда… Мне было очень плохо без тебя. Я думал, что после этих слов Инна встанет, обнимет меня и поцелует, потом возьмет мою покалеченную руку в свои ладони, подует на нее и скажет что-нибудь ласковое, и мне сразу станет хорошо, несмотря на ее отъезд. Но она не встала, не обняла, и даже ничего не сказала. Некоторое время молча глядела темное окно, словно слушая что-то внутри себя.
Еще оставалась надежда, что мы попытаемся заняться любовью этим вечером. Но после чая Инна принялась перебирать гербарии. Их было много, и я понял, что это затянется надолго.
— Иди спать, — сказала она. — Ты, наверное, устал, а у меня тут много работы. Надо собрать кое-что на завтра.
Но спать я не пошел. В этот — как оказалось, последний — вечер я испытывал физическую потребность быть рядом с нею. Мне не хватало ее участия, пока я болел. Я так ждал приезда Инны. И пусть все получилось даже не не совсем так, а совсем не так, как ожидалось, я хотел быть около нее.
Я достал из кладовки старую, еще доколхозную «Литературную газету» и сел в кресло под торшер. Вернее, тупо просматривать строчки, не понимая, что со мной происходит. Не знаю, зачем я это делал. Мне хотелось сидеть рядом с Инной и делать вид, что тоже чем-то занят. Она старательно перебирала свои гербарии, раскладывала в две разные стопки, делала какие-то пометки. Иногда белые волосы падали ей на лицо, и она откидывала их невозмутимым жестом. Она всегда была спокойна, почти равнодушна, и всегда знала, что делает. Почему я так надеялся на чудо ее приезда? Видно, я совсем не знал ее… Или она изменилась? Или… Или изменился я, прежде питавший иллюзии, которые вдруг рассыпались?
Думать дальше было страшно. И хотя я не собирался спать, все-таки встал, выпил снотворное и лег в постель. Инна шуршала в неярком световом пятне от лампы, уже такая далекая от меня. Я повернулся на бок, спиной к свету, чтобы быстрее уснуть.
