— Чего это ты делаешь, Саня? — спросил я.
— А? — Лавров резко обернулся, будто его неожиданно уличили в чем-то противозаконном.
— Слушай, я тебя хотел спросить… — сказал я, не желая его смущать. — То есть вчера еще… Что за танец вы с Ольгой под «паромщика» танцевали? Так здорово было смотреть…
— А… — лицо Лаврова одновременно просияло и сделалось грустным. — Это была румба… Латиноамериканский танец любви.
— Отлично танцевали… — повторил я.
— Да какое там… Музыка была приблизительная. И без костюмов… Знаешь, какие в румбе должны быть костюмы? Партнерша практически голая, все тело видно и даже еще больше, чем если без одежды… Ты даже не представляешь, какое это зрелище — настоящая румба… Лавров вздохнул.
— А откуда ты все эти танцы знаешь и умеешь?
— Да… — Лавров опять вздохнул и сделался совсем грустным. — Я же танцором когда-то был.
— В каком смысле? — не понял я.
— В самом прямом. Занимался в студии, когда еще в институте учился. Я ведь не здесь учился, а в Москве. Там настоящая танцевальная культура. Выступал, на конкурсы ездил…
— Неужели так серьезно было? — переспросил я, удивившись, что, работая с Лавровым больше года, оказывается, ничего о нем не знал.
— Очень серьезно, — тихо ответил он. — Объяснять долго, но я имел класс «А» — то есть был мастером спорта по бальным танцам. Мне оставалось еще год потанцевать, заработать международного мастера, и тогда бы я мог уйти в профессионалы.
— Как — «в профессионалы»? — переспросил я.
— Зарабатывать танцами на жизнь. Мог бы остаться, например, в Москве в каком-нибудь эстрадном ансамбле. Танцевать, получать от этого удовольствие и деньги одновременно. Причем немалые, потому что хорошие ансамбли с хорошими танцорами ездят на гастроли за рубеж…
— А ты был хорошим танцором? — прямо спросил я.
— Да, — Лавров скупо кивнул. — Можешь мне не верить, тем более, что проверить нельзя, а то, что ты видишь у костра, это лишь остатки, да к тому же ты и не судья, чтобы оценить… Но поверь, звание мастера спорта заработать непросто, и я был очень хорошим танцором. И мог бы…
— Мог бы? А что для этого было нужно?
— Институт бросить на последнем курсе. И полностью уйти в танцы.
Потом, когда уже получил зондеркласс, можно было вернуться и закончить последний курс заочно, или еще как-нибудь.
— А что получилось? — спросил я, неожиданно втянутый в серьезный разговор с Сашей.
— Да ничего. Родители институт бросить не позволили. Они ведь у меня оба инженеры. И заставили идти по своему пути. Пришлось оставить танцы и кончать институт… И теперь сидеть в этом нашем поганом НИИ… В то время, когда мог бы танцевать. И быть счастливым… Последние слова Лавров произнес с таким страдальческим надрывом, что мне стало не по себе. Я сам никогда не испытывал никаких подобных эмоций и не мог даже представить, что человек моего возраста, спокойно работающий в нашем НИИ, может быть несчастливым…
— А вернуться в танцы теперь нельзя?
— Нет, — твердо ответил он. — Танцы это спорт. Потеря времени уничтожает все.
Я молчал. Внезапное ночное признание Лаврова ошарашило и смяло меня.
— И теперь я в общем конченый человек, — горько усмехнувшись, подытожил он. — И мне остался лишь наш НИИ. Где я и умру.
— Ну… — пробормотал я, уже пожалев, что затронул эту тему. — Может, жизнь как-то у тебя еще наладится и переменится.
— Нет, — жестко ответил он. — Жизнь моя сломана. И в ней ничего не переменится. И мне, в сущности, уже все равно… Лавров отвернулся и принялся укладывать доски.
Я почему-то не уходил.
— Вот, — он взглянул снизу вверх. — Решил, что сегодня буду на воздухе спать. Тепло, а в палатке духота. Сейчас спальник вытащу и завалюсь…
Я внимательно посмотрел на него. Доски он укладывал широко, и, похоже, собрался тут спать не один. Черт побери, неужели они собрались прямо в лагере, на виду у всех, перед палатками?! Я этого не понимал.
Мне захотелось сказать ему еще пару слов, давно уже вертевшихся у меня на языке. Я понимал, что, возможно, это не мое дело и слова ничего не стоят и вообще нечего лезть в чужую жизнь. Но почему-то сейчас, проникнутый сочувствием к Лаврову, я решился.
— Послушай, Саня, — тихо сказал я, присаживаясь на край его дощатого логова. — Извини, что сую нос в не свое дело, но хочется дать тебе один совет…
— Какой? — так же тихо спросил Лавров.
— Простой. Брось ты к чертовой матери этот роман с Ольгой. Он не доведет тебя ни до чего хорошего. Неужели ты из-за танцев так серьезно к ней привязался?
Я ожидал чего угодно. Что он меня выматерит или даже бросится с кулаками. Или просто скажет, что это не мои проблемы. А он неожиданно просиял, худое и грустное лицо его осветилось изнутри, точно он давно ждал этого разговора и хотел признаться хоть кому-то:
— Не в танцах дело… Вообще-то танцует она неважно. Так, научилась кое-чему в местном доме культуры. Но не это главное. Я люблю ее и она любит меня. Понимаешь?! Когда вернемся в город, мы поженимся!
— Поженитесь?!
Это слово, к которому я привык относиться очень серьезно — я и на Инне своей женился всерьез! — звучало как-то странно и призрачно здесь в колхозе, около костра, среди все позволяющей и ничего не обещающей природы…
— Да. Это уже решено, — твердо ответил Лавров.
— А ты знаешь, что она уже замужем вообще-то?
— Ну и что? Невелика важность. Оля разведется и выйдет замуж за меня.
— Это она так решила или ты?!
В принципе для меня это было без разницы. Но мне вдруг стало жалко грустного Сашку Лаврова. И я решил выяснить все до конца. Так, словно своими дурацкими советами в самом деле мог ему помочь.
— Я решил. То есть мы вместе. Мы теперь всегда будем вместе…
И он довольно внушительно оперся на свои доски. Разведется с мужем, мы поженимся, мы всегда будем вместе… Ну что можно ответить на такую речь? Я вздохнул.
— Слушай, Лавров, — сказал я. — Я не буду строить идеалиста и говорить, что ты разрушаешь чью-то семью. И что в двадцать три года, когда лучшая и основная часть твоей жизни все-таки еще впереди, вряд ли стоит начинать любовь с такой истории. Не буду… Но взгляни на это с такой стороны… Не боишься ли ты, что человек, который способен кого-то однажды бросить, потом так же бросит тебя самого?
— Кто кого бросил? — не понял Лавров.
— Да Ольга твоя ненаглядная. Мужа своего она бросит ради тебя? Точно так же и тебя бросит, когда время настанет.
— Но она меня любит! — жарко возразил Лавров. — Любит — понимаешь ты это слово, или нет?!
— Она и мужа своего любила, когда выходила за него. Не за приданое же пошла… Теперь тебя встретила — разлюбила. Еще пару лет пройдет, кого-нибудь нового встретит — и с тобой все то же самое повторится.
