— Ух… — Катя перевела дыхание, оторвавшись от фляги. — Давненько не пила я столько парного молока… Красный диск солнца медленно исчезал в расселине между горами и островом. От него исходило розовое свечение, призрачный цветной туман, обволакивавший все вокруг: остров, горы, речку и дорогу, и нас троих, стоящих на ее обочине.
— Как здорово, мальчики… — вздохнула Катя. — Каждый день буду с вами ходить, если не прогоните…
* * *
У вечернего костра все было по-прежнему. Я играл, пел, народ слушал и подпевал. Я специально сидел в самом дыму, чтобы не мешали комары. Славка устроился рядом, Катя заботливо обмахивала его зеленой веткой.
Когда я отложил гитару, начались танцы. Катю Аркашка уже не приглашал. Он вообще не танцевал — видать, помнил-таки про свою больную ногу.
Катя танцевала со Славкой. Я старался не смотреть на них, чтоб не увидеть тайные признаки какой-то особой близости, о которой намекала Вика: странное дело, но ее брошенные вскользь и не принятые всерьез слова заползли-таки в мою душу. И время от времени жалили меня изнутри. Я смотрел на Геныча, облапившего свою Тамару, на изящно скользящих Лаврова с Ольгой. И вспоминал сегодняшнюю сцену в столовой. Почему Аркашка — это пресыщенный бабник, который не может продержаться без женщины месяц, — почему он полез именно к Кате? Предпочел ее и гораздо более соблазнительной Вике, и даже Тамаре. Которой, судя по всему, все равно с кем и как, и от которой ему бы обломилось наверняка? Когда-то я слышал разговор двух парней в курилке, что будто бы любая замужняя женщина старается отказаться от поездки в колхоз. А уж если поехала, то для одной цели. Потому что она уже не девица непорченая и не невеста на выданье; ей не грех в колхозе развлечься, тем более, что следа не останется, а от нескольких раз на куски не развалится, лишь получит удовольствие… Наверное, и Аркашка думал так. Гадкая и подлая психология. Хотя, с другой стороны, как я мог судить о психологии вообще? О женской тем более — при моем скромном опыте по женской части? Наверняка такие рассуждения в моих мыслях, прочитай их кто-нибудь, выглядели бы смешно. Но я был так устроен — и это поняла, кажется, даже Вика, когда безуспешно пыталась меня соблазнить. Я подумал об Инне. Меня вдруг посетила мысль, что я не знаю ее коллег. Как я раньше об этом не задумывался — ведь она же там совсем одна, в этой своей экспедиции. И, может, вокруг нее тоже увивается какой-нибудь хлюст вроде Аркашки…
Нет, конечно. Моя жена — не Катя. Она достаточно жесткая и самостоятельная женщина, чтоб отшить любого. Даже не пощечиной, а просто словом. И все-таки, все-таки… Хорошо бы был в экспедиции кто-нибудь нормальный, кто бы смог защитить Инну в самом крайнем случае…
Я посмотрел на Аркадия, уныло разгребавшего угли с края костра, и кулаки мои сжались. Вообще-то я никогда в жизни не дрался. Но этого двинул бы по морде с удовольствием. Прямо сейчас… Давай, — подумал я. — Попробуй, еще раз Катю тронь. Так я тебе бороду-то твою на сторону сверну. Я тебя, как бог черепаху…
* * *
Следующим утром Аркадий вообще отказался выходить на смену. Перед завтраком подошел к Саше-К, демонстративно хромая, и заявил:
— У меня нога болит. Сильно. Большой палец. Я его ушиб и теперь, судя по всему, нагноение началось. Не могу работать, — и добавил требовательно. — Ты отпустишь меня в город в больницу?
— Отпустишь, не отпустишь… — Саша пожал плечами. — Я не сторож твоей ноге.
— Нет, так я могу уехать?
— Езжай хоть на Северный полюс, если бензина хватит.
— Это так. Но ты мне справку подпишешь, что я тут отработал?
Саша-К ничего не ответил. Молча пожал плечами и пошел бриться; он так и не стал отпускать колхозную бороду.
— Так значит, ты отказываешься подписывать мне справку? — нажимал Аркашка. — Тогда я из города больничный привезу. Но сюда могут прислать комиссию по проверке техники безопасности.
— Да не отказываюсь я, чтоб тебе было хорошо! — рявкнул Саша-К. — Ни подписывать, ни подкакивать. Катись куда хочешь. Только здесь воздух не обедняй кислородом!
Аркашка довольно ухмыльнулся, скрылся в палатку и тут же вынырнул с уже готовым рюкзаком. Видать, сложил его еще с вечера. Поспешно, будто кто-то собирался его удерживать, надел на плечи, перекрутив и даже не расправив лямки, и быстро зашагал к дороге.
— Эй, Аркадий!! — крикнула вдогонку Тамара. — ты хоть позавтракай вместе со всеми!
— В городе позавтракаю! — ответил он. — А то не успею на утреннюю электричку.
— Куда ты ломишь, успеешь еще сто раз, — возразила Ольга. — Посиди, уедешь со всеми на грузовике, с твоей-то ногой идти! Я даже зубами скрипнул от такой заботы об Аркашкиной ноге. Он махнул рукой, ответив что-то невнятное, и быстро пошел прочь, не забывая при этом хромать.
— Да и хрен с ним, — скривился Володя. — пусть пешком прется, если хочет.
— Бешеной собаке семь верст не крюк, — подытожил Саша-К.
— Ну и характер… — вздохнула Катя. — Нога болит, а он все равно идет.
— Ничего у него не болит, кроме языка… и морды, — покачал головой я. — Неужели ты поверила?
— Сачок он паршивый, — добавил Славка. — Ему просто работать надоело.
— Нет, мальчишки, зря вы так на него, — запротестовала Катя. — он не такой плохой, просто самолюбивый и немножко пижон. И нога у него, наверное, в самом деле болит. Вон, смотрите, как хромает.
— В пределах прямой видимости лагеря, — съязвил я. — Как из глаз скроется, все рукой снимет.
— Если знаете, что прикидывается, зачем тогда в город его отпускаете? — с усмешкой спросила Вика.
— А на хрена этот полудурок нам тут нужен? — сказал Володя.
— Мы без него втроем сработаем лучше, чем с ним вчетвером, — Славка. — От него польза со знаком минус.
— Ну, как знать… — вздохнула Катя. — и все-таки мне кажется, вы напрасно все на одного ополчились.
Я молча пожал плечами и принялся за подгорелую рисовую кашу. Аркашка растаял в зеленой дали. И черта с два поймешь эту женскую логику… Позавчера он лапал ее в столовой, получил пощечину — а сегодня она его перед нами защищает…
Вскоре приехал грузовик. Весь обшитый золотыми пуговицами шофер опять безнадежно зазывал Вику в кабину, и опять мы на руках втащили ее в кузов. Однако сегодня он уже не гнал. Видать, смирился — ехал медленно и как-то безнадежно.
Выезжая из деревни, мы заметили впереди путника, одиноко бредущего по пыльной обочине.
— Смотрите, ребята, — сказала Люда, когда до него оставалось метров двести. — Это же Аркаша!
— Да не может быть! — Катя недоверчиво поправила очки, держась за трясущийся край борта. — Не мог он так далеко уйти со своей ногой!
— Он самый, — громко сказал Володя. — А нога у него, как видишь, уже прошла.
Услышав шум мотора, он обернулся. Точно, это был Аркашка. Узнав машину, тут же тщательно захромал. Володя пробормотал что-то нецензурное.
