Неимоверно досаждали комары. Гораздо более злые, чем слепни, к тому же подлетавшие неслышно в грохоте привода. Маленькие и желтые, они отличались от тех, что вились каждый вечер вокруг костра. И кусали они больней, чем самый крупный овод. К тому же, едва начало смеркаться, Николай включил прожектор на столбе возле распределительного щита. На свет комары слетелись тучей. После часа вахты на мешках все тело горело, превратившись в один сплошной укус. Я с невыразимым облегчением отошел от горловины, передав очередь Володе.
У бункера было легче. Тем более, что к вечеру привезли три тележки чрезмерно длинной, неизрубленной травы, которую приходилось дополнительно пропускать через измельчитель. Угрожающего вида красный агрегат, стоявший справа от бункера. Стоило бросить в него охапку травы, как он загребал, перемалывал в ревущей утробе и с воем выплевывал из кривого хобота длинную зеленую струю. Подносить траву к измельчителю было гораздо ближе, чем кидать в бункер; а Николай нацелил хобот так удачно, что готовая масса распределялась равномерно. Такая работа казалась почти приятным развлечением. Но Аркадий непрерывно и мрачно чертыхался. Час Володиной вахты пролетел быстро. Мы едва успели загрузить бункер во второй раз, и Славка, взяв банку, пошел за водой на скважину — несмотря на вечерний час, нам, как всегда, хотелось пить. Я взглянул на часы: в нашей бригаде я наблюдал за ходом времени — и тронул Аркашку за плечо.
— А я ногу вилами ушиб, — спокойно заявил он, глядя на меня ясными даже в темноте глазами. — Не могу у мешков стоять, мне полежать немного надо. Подождем, пока Славик вернется, он Вовку и сменит.
— Славка не скоро вернется, знаешь же! А Володю менять надо. Ладно, хрен с тобой — придется опять мне идти.
— Почему ты пришел? — возмутился Володя. — А где этот хрен бородатый?
— Говорит, ногу ушиб — стоять не может… Иди отдыхай, я поработаю.
Володя молча пожал плечами, уступая мне место. Аркашка лег на кучу травы и не поднимался до конца смены. Мы пахали втроем. Меняли друг друга уже через полчаса, потому что стоять у раздатчика по часу не хватало сил. Казалось, сама техника в этот вечер была против нас. Отсыревшая трава застряла в поднятом бункере. Пренебрегая не для нас писанными правилами техники безопасности, Славка взял вилы и полез в стоящий торчком кузов, балансируя на тонкой перекладине над грохочущем подавателем. Потом перегрелся барабан и его заклинило на роликах: трава оказалась тонкой, а Николай не уменьшил вовремя подачу солярки в камеру сгорания. Пришлось останавливать весь агрегат, чтоб он остыл и лишь потом запускать снова.
Затем опять застряла трава в бункере, и опять пришлось разгребать — теперь это делали уже мы с Володей.
И так продолжалось до полуночи. Первая смена веселилась за ужином: они дали сто девяносто мешков. Мы же, как ни старались, на шесть мешков не дотянули даже до нормы.
Когда мы вернулись в лагерь, то, казалось, у меня не хватит сил даже перевалиться через борт грузовика Но я все-таки взял полотенце и поплелся к реке. Быстренько разделся и замер у кромки воды, дрожа перед ее заведомо лихорадочным холодом. Но вода оказалась на удивление теплой. Ласковой, как парное молоко. Словно это была уже другая вода, другая река, другой перекат…
Я уцепился за большой круглый камень, лежавший на дне, и дал течению вытянуть себя вдоль берега. Теплые струи тихо обтекали тело, смывая вечернюю усталость.
Чуть ниже, за ивами, что росли под перекатом, слышались веселые голоса, визги и смех. Слова тонули в шуме воды — но я их все-таки узнал: это были наши девчонки.
— Эй, девчонкии!! — крикнул я, подняв голову над водой. — Купаетесь?
Вопрос был самым дурацким, но голоса сразу затихли, будто кто-то выключил звук.
— Ой… Кто тут?! — через пару секунд отозвался испуганный голос Ольги. Я угрожающе завыл.
— Женя, ты что ли? — неуверенно прокричала невидимая Катя.
— Я самый!
Девчонки закричали все разом что-то неразборчивое, а потом опять раздался голос Кати:
— Жень, слушай… Не плыви сюда, ладно?
— А что вы там делаете? Золото моете?
— Нет, серебро, — со смехом ответила Тамара.
— Понимаешь! Мы тут! Это самое!.. — крикнула Вика.
— Да что он — не мужик, не поймет, что ли?! — Тамара захохотала. — Голые мы тут купаемся, голые!!!
И опять зазвенел над рекой многоголосый смех.
— Так ты не плыви сюда, ладно? — озабоченно повторила Катя.
— Ладно! — крикнул я. — Я и не плыву вовсе. А на дне лежу! И не вижу вообще ничего!
— А мог бы и посмотреть, между прочим, — посетовала Тамара.
— Тем более, тебя вряд ли чем удивишь, — с серебристым смехом добавила Вика. — Как мне ка-ажется… От ее голоса и слов меня бросило в жар.
Девчонки снова завизжали, было слышно, как они колотят по воде руками.
Вот и разберись с женщинами, думал я, покачиваясь на быстрой струе. Казалось бы, разделись — так и плескались бы себе тихонько, не привлекая внимания. Но нет — надо обязательно кричать на всю округу, что они именно голые, привлечь внимание мужчины, а потом заявить, чтобы он не вздумал подсматривать. И если бы я, нарушив обещание, тихонько к ним подплыл, они подняли бы шум до луны, но неизвестно чего больше — испугались бы или обрадовались. Честно говоря, в какой-то момент меня посетило желание сплавать-таки к ним и напугать своим внезапным появлением. Тем более, что как правильно отметила Вика, удивить меня ею было уже невозможно. Тамаре, судя по всему, тоже понравилась бы такая моя выходка. Вероятно, и Ольга пережила бы ее. Но… Но среди них плескалась Катя. Подсматривать Катину наготу казалось мне недопустимым — настолько глубокой и чистой выросла моя привязанность к ней. Я даже в купальнике ее стеснялся рассматривать — в отличие от всех прочих девиц… Это могло показаться смешным — и так оно и было — но все складывалось именно так…
Все-таки против воли я вслушивался в призрачно несущиеся над водой голоса. Мне показалось, я снова различил смех Вики. Я вспомнил нашу недавнюю прогулку, и мне стало жарко. Но в глубине души я не сомневался, что поступил правильно. Иначе бы потом весь остаток колхоза сожалел и на Вику не мог смотреть без раскаяния… Вода полностью меня оживила. Шагая от реки к лагерю я чувствовал себя так, будто успел где-то даже поспать У костра, как обычно, уже собрался весь лагерь. И даже гитара моя лежала наготове. Играть больше никто не умел — только Саша-К чуть тренькал, но при этом так стеснялся свой неумелости, что хватало его на одну песню. Поэтому народ пока танцевал. Аркадий сразу ушел в палатку и не показывался на глаза. Может, у него и правда нога болит, — подумалось мне, и зря мы на него бочку катили… Володя посидел у костра минут десять-пятнадцать, обхватив колени руками и тяжело положив на них голову, потом пошел спать, А еще минут через десять — видимо, переждав для верности — вылез Аркашка. Здоровый и бодрый, и тут же потащил Катю танцевать. Вот сучок, — со злостью подумал я. — Бригадира, значит, боится, а мы со Славкой не счет. Словно мы негры, обязанные за него вкалывать… Я хотел поделиться этой мыслью со Славкой, но он куда-то исчез.
