– Если бы только ваш отец был жив, мисс Биверли, ему, несомненно, было бы приятно узнать, что на будущий год я организую Географическое общество. Деятельность нового общества начнется с выставки, в которой примут участие почти все ныне живущие исследователи.
– Папа пришел бы в восторг! – воскликнула Астара.
– Ваш отец, несомненно, стал бы на предстоящих торжествах звездой первой величины, и я попросил бы его прочесть серию лекций.
Джентльмен немного помолчал, потом продолжил:
– Ваш отец всегда необычайно интересно рассказывал о своих экспедициях. Жаль, что он успел так мало написать о них. Сейчас мы располагаем только разрозненными записями, сделанными его рукой.
– Папа всегда находил скучным фиксировать свои чувства и мысли, касавшиеся тех мест, где он побывал. – Тут Астара улыбнулась. – Думаю, он был довольно эгоистичным исследователем, так как все делал лишь ради собственного удовольствия и мало беспокоился о грядущих поколениях.
Теперь ей пришла в голову мысль, что Вулкан Уорфилд совсем не такой, как ее отец. По крайней мере, он уже успел написать книгу. И ей нестерпимо захотелось узнать, каково ее содержание.
В то же время она остерегалась говорить слишком много, чтобы он ничего не заподозрил.
Она и сама не знала почему, но внезапно у нее появилось необъяснимое желание сохранить от него в полнейшем секрете, дето она такая.
Он не распечатал письмо, которое она написала ему по поручению дяди. Скорее всего он не имел ни малейшего представления о том, что сэр Родерик вновь вернулся в Уорфилд-хауз.
Астара украдкой скосила глаза на художника. По той сосредоточенности, с какой он трудился над холстом, ей стало ясно, что перед ней человек, отдающийся целиком и без остатка заинтересовавшему его делу.
В этот момент в дверях послышался шорох, ив комнату кто-то вошел. Увидеть пришедшего она не могла, так как не смела поворачивать голову и нарушать требуемую позу.
– Я вернулся, мастер, – услышала она мужской голос.
Голос вошедшего звучал странно, с непривычными, певучими интонациями. Кроме того, в его словах тоже присутствовал некий акцент.
– Чанг, по-моему, моя натурщица не прочь выпить чаю.
– Слушаюсь, мастер. Розовые лепестки или жасмин?
Астара увидела на губах Вулкана улыбку, когда он бросил на нее мимолетный взгляд.
– Что ты выберешь? – спросил он. – Или ты предпочитаешь пить тяжелое варево из грубых листьев, которое англичане считают чаем?
– Я выпила бы жасминного чаю, – ответила Ас-тара.
– Странно, – хмыкнул Вулкан, – обычно все женщины предпочитают чай из лепестков роз.
Он взглянул на картину и сказал:
– Впрочем, ты не такая, как все, совершенно не такая, и, как я уже тебе сказал, меня гложет любопытство.
– Но ты ведь назвал меня Афродитой, богиней, а, как ты наверняка помнишь, боги всегда карают людей за излишнее любопытство.
– Так ты знакома с мифологией! – воскликнул он, пораженный. – Я чувствую себя все больше и больше заинтригованным, Афродита, если тебя и вправду так зовут.
– Что мне остается сказать в ответ?
– Верно. Какая женщина устоит перед искушением, когда у нее появляется возможность сыграть роль таинственной незнакомки? – усмехнулся он. – Впрочем, если тебе хочется загадывать мне загадки, я готов поддержать твою игру, но при одном условии – ты согласишься позировать мне и дальше, хотя один лишь Господь ведает, как мне вознаградить тебя за это. Я просто пребываю в растерянности и не знаю, что тебе предложить.
– Сколько получала Молли? – с улыбкой поинтересовалась Астара.
– Четыре пенса в час, – ответил Вулкан. – И, смею добавить, она считала это вполне щедрой платой.
– Боюсь, я все-таки оценю себя дороже.
– И что же ты намерена запросить у меня? Половину моего королевства? Как ты можешь убедиться, оно достаточно невелико.
– Я подумаю, – ответила Астара. – Могу только добавить: твое королевство очень симпатичное. И еще вызывает удивление, что в нем все так чисто и аккуратно. Правда, я уже поняла, кто тут следит за чистотой.
– Ты имеешь в виду Чанга? Мне необыкновенно повезло. Даже страшно подумать, какой бы у меня был беспорядок, не будь его рядом со мной.
– Его ты тоже привез из Китая?
– Да. Он привязался ко мне и стал называть меня своим господином. Так что мне ничего не оставалось, как согласиться с этим положением дел.
– Должно быть, китайцы – прекрасные слуги.
Вулкан засмеялся.
– Чанг больше чем слуга. Он мой компаньон, мой друг, а порой, к сожалению, ему приходится исполнять роль, какую когда-то играла моя старая няня, возившаяся со мной в давние времена.
– В те времена, когда ты жил в доме викария?
– Тебе известно и про это? – воскликнул Вулкан. – Да, это было идеальное место для жизни, и оно, вне всяких сомнений, определило мой характер, когда мне не исполнилось еще и семи лет. Кстати, отцы-иезуиты утверждают, что эти годы – самые важные в нашей жизни.
– Что представлял собою дом викария? – с живым интересом спросила Астара.
– Он был огромным и нелепым, – ответил Вулкан, – и совершенно неподходящим для скудного бюджета большинства деревенских пасторов. В коридорах там бродили призраки, а в высоких трубах во время осенних бурь пронзительно визжали злые духи.
Он улыбнулся и мечтательно вздохнул.
– Еще в нем имелись огромные подвалы, в которых – тогда я в этом не сомневался – прятались от преследования разбойники с большой дороги. Возле дома рос обширный и запущенней сад. В нем я воевал с краснокожими и племенами воинственных дикарей!
Астара засмеялась.
– Я вижу, у тебя в детстве было необычайно живое воображение.
– Приходилось развивать его, ведь я был у родителей единственным ребенком.
– И я тоже.
– Значит, у нас есть что-то общее, – заметил Вулкан, – ведь единственные дети всегда отличаются от прочих людей.
– Каким образом?
– Своей близостью к нематериальному миру. У них обострены чувства, и они слышат и видят гораздо больше остальных просто потому, что у них имелось время для развития этой способности, тогда как другие дети, выросшие среди братьев и сестер, так сказать, в толпе, не способны на такое чуткое восприятие мира.
– Мне это никогда не приходило в голову! – воскликнула Астара. – Но я думаю, что ты абсолютно точно подметил эту закономерность.
– Так вот почему моя картина заставила тебя что-то почувствовать, – заметил Вулкан. – А ты правду сказала? Не обманывала? Моя картина и в самом деле донесла до тебя то, что мне хотелось выразить?
