— Ну что еще? — недовольно прошипел я, подбегая к нему и складываясь пополам в приступе сухого кашля. Дав себе зарок в будущем курить поменьше и заранее зная, что не исполню его, я сказал: — Что случилось, Стриж? Какие проблемы?
Вместо ответа он бесформенной массой рухнул на стылую землю, закатив глаза и бессмысленно бормоча что-то себе под нос.
— Хватит валять дурака! — рявкнул я, донельзя разозленный его совершенно непотребным поведением, — Нашел время кривляться! Вставай!! Или ты успел стянуть на кухне бутылку и напился по дороге?
Встревоженный этой мыслью, я ухватил Стрижа, норовя поставить его на ноги, и тут же отпустил обратно на землю тяжелое тело. В боку у Стрижа зияла рана, и кровь обильно лилась из нее, густея и замерзая на ночном морозе, сковавшем Отару. Когда он успел обзавестись этой раной, так и осталось для меня загадкой. Как осталось загадкой и то, откуда у него взялись силы выламывать двери и носиться по «Асидзури» с такой дырой в боку. Внимательно осмотрев человека-загадку, я тихонько присвистнул и задумался. Было очевидно, что помочь ему способна лишь немедленная операция. Плюс переливание крови, которой он уже потерял немало, и еще бог знает, сколько потеряет прежде, чем появится возможность оказать ему нормальную медицинскую помощь. Если такая возможность появится вообще. Я стянул с себя рубаху и свитер. Поспешно натянув свитер обратно, я разодрал рубаху и принялся торопливо перевязывать Стрижа, не подающего признаков жизни.
Конечно, умнее всего было бы бросить его здесь. Кровопотеря и ночной холод быстро сделают свое дело, и утром полиция подберет окоченевший труп моего приятеля, избежавшего ненужных мучений и покинувшего этот гнусный мир не приходя в сознание. Да и мои шансы спастись в одиночку неизмеримо возрастали. Поглощенный раздумьями, я тем не менее продолжал работать руками, привычно тампонируя рану и стараясь потуже стянуть коротковатые лоскуты рубахи, сползающие с могучего торса Стрижа. Наложив наконец повязку, я осмотрелся вокруг, дуя на окоченевшие пальцы и мечтая о сигарете. Бесхозных сигарет во дворике «Асидзури» я не приметил, зато увидел кое-что другое, заставившее меня оставить в покое Стрижа и направить свои усилия в совершенно другое русло. Неподалеку от нас скромно стоял старенький микроавтобус, белый «таун айс» с оцарапанными боками. Ключа в замке зажигания, естественно, оставить никто не потрудился. Я пнул полуспущенное колесо автомобиля, напряженно ожидая воплей сработавшей сигнализации.
Но то ли машина была слишком старой, чтобы владелец утруждал себя установкой сигнализации, то ли он просто не посчитал нужным нажимать на кнопку пульта — так или иначе всплеска автомобильных эмоций не последовало. Обрадованный этим открытием, я распахнул водительскую дверь и, вооружившись валявшейся в «бардачке» отверткой, принялся ковыряться в креплении замка зажигания. Уж что-что, а такие мелочи в устройстве японских автомобилей были мне хорошо известны. Сам, слава богу, не первый год езжу на «японце», хоть и праворульном, но надежном и дающим немыслимую фору отечественным развалюхам. Впрочем, в данной ситуации привычка к правому рулю служила лишь дополнительным преимуществом. Отколупав панель и выбросив ее из салона, я ухватил щипцами, тоже обнаруженными в «бардачке», язычок, торчащий из замка зажигания, и повернул его, молясь про себя, чтобы у аккумулятора хватило энергии провернуть стартер. Микроавтобус натужно завыл и вдруг завелся, простуженно чихая и дрожа всем своим изношенным организмом.
— Вот так-то лучше, — удовлетворенно пробормотал я, тоже чихая и чувствуя, как меня начинает потряхивать от холода.
Но возвращаться в «Асидзури» и требовать в гардеробе оставленную там куртку мне почему-то не хотелось. Впрочем, через несколько мгновений я уже согрелся. Стриж весил раз в двадцать больше, чем казалось с виду. Процесс перетаскивания его тела в микроавтобус сопровождался непрерывной руганью в адрес этого обжоры и пьяницы, нагло игнорирующего диеты и осложняющего тем самым мою и без того нелегкую жизнь. Свалив Стрижа на сиденье, я устало выдохнул облачко пара и, ухватившись за руль дрожащими после такого нечеловеческого напряжения руками, вскарабкался на водительское место. Повозился немного, подгоняя кресло под свои размеры, включил фары и, убедившись, что бензин в баке еще есть, воткнул передачу. Автобус запыхтел, набирая обороты, и медленно выехал со двора «Асидзури», подслеповато обшаривая светом фар темные углы и закоулки.
— Стриж, — обернувшись, позвал я, когда мы выехали на улицу и вклинились в редкий поток машин, движущихся в сторону скоростной магистрали Отару-Хокадате. — У тебя, часом, сигарет не осталось? Молчишь? Сроду у тебя ничего не допросишься, — огорченно пробормотал я, одной рукой придерживая руль, а другой обшаривая карманы напарника.
Мародерство принесло свои плоды в виде мятой пачки сигарет и зажигалки, утрамбованных запасливым Стрижом в заднем кармане брюк. Шипя от нетерпения, я извлек то и другое и с наслаждением затянулся, медленно выпуская в лобовое стекло струйку дыма.
— Жить можно, — сообщил я Стрижу, по-прежнему хранящему упорное молчание и лишь изредка принимающемуся издавать нечленораздельные звуки, — Сейчас, дружище, двигатель прогреется, печку включим на всю катушку и с комфортом поедем в Хокадате. А там нас, наверное, Палыч уже заждался, — задумчиво добавил я, разглядывая непривычную разметку дорожного покрытия и стараясь в точности повторить маневры впереди идущего автомобиля, спортивной «хонды»-двухдверки. — Заждался, — повторил я, когда «хонда», выведя меня на скоростное шоссе, уверенно ринулась вперед, маяча все уменьшающимися в размерах рубинами габаритных огней. — Но мы с тобой торопиться не будем, дружище. Нам с «хондами» тягаться не с руки. Автобус у нас старенький… Сам — чайник! — раздраженно заорал я вслед легковушке, пронесшейся мимо и обдавшей нас потоком презрительных звуковых сигналов. — Стал бы я болтаться на скоростной трассе, если б знал другую дорогу! А из этого старья больше ста двадцати не выжать, так что нечего тут пиликать, — остывая, пробурчал я, — и так почти по обочине еду. Нет, ты видал, Стриж, какие уроды на здешних трассах встречаются?!
Стриж сочувственно застонал и принялся теребить рукой рану, норовя сорвать повязку. С трудом успокоив приятеля, я сунул в рот очередную сигарету и сосредоточенно уставился на дорогу, прижимая к полу педаль газа. Автобус, хрипя и вздрагивая, несся по ночному шоссе, вселяя в меня уверенность, что скоро все закончится, Кинай сдержит слово, и максимум через три дня я буду месить колесами своей машины талый снег на улицах родного города. Приятные мечты скрасили автопробег Отару — Хокадате, позволяя незаметно убить медленно тянущееся время и километры. На въезде в Хокадате я уверенно свернул налево, памятуя, что где-то здесь и должен находиться небольшой отель, ставший нашей базой после резни, устроенной посланцами Зимы в особняке Палыча. Отель и в самом деле скоро предстал передо мной, весь в сиянии огней и сирен полицейских машин.
— Мать твою, — пробормотал я, притормаживая и паркуя автобус у какого-то ресторанчика неподалеку от отеля, — Это что ж такое здесь творится?!
А творилось, судя по всему, нечто очень серьезное. По крайней мере два десятка легковых автомобилей и с полдюжины автобусов, оборудованных отличительными признаками полиции Хоккайдо, сгрудились возле отеля, перегородив улицу. Тут и там мелькали низкорослые фигурки вооруженных людей в форме, настроенных, без сомнения, очень серьезно. Трехэтажное здание отеля купалось в лучах направленных на него огней и переживало явно не лучшие времена. Часть стекол в окнах второго этажа — приглядевшись, я с ужасом опознал в них окна наших апартаментов, — была вдребезги разнесена выстрелами, следы которых испещрили его матовую белизну. К моменту нашего приезда стрелять уже перестали, но в воздухе еще остро чувствовался запах пороховой гари и неминуемой беды.
