Он заиграл желваками и зарычал:
— При чём здесь Наташка? Пусть бегает за тобой, сколько влезет, если такая дура. Вы, я смотрю, два сапога пара. Оба немного того. Вообще, Махницкий, ты можешь говорить серьёзно?!
— Могу, — сознался я.
Горенец за спиной Богданова показал мне кулак. Просит не злить босса, догадался я.
— «Могу»… — передразнил меня бывший тренер. — Не надоело тебе дурака валять? Не мальчишка ведь уже, доктором стал, повоевать успел…
Далее последовало перечисление моих званий, наград и прочих регалий, которое я из врождённой скромности пропустил мимо ушей. Когда оно закончилось, Богданов посопел и спросил:
— Так не надумал ещё ко мне в команду уйти? Я бы из тебя быстро человека сделал, — задумчиво произнёс он, почему-то глядя при этом на свои кулаки.
— Нет, нет, — замахал я руками, до смерти напуганный его последним замечанием.
— Гм, — он помолчал и снова посмотрел мне прямо в глаза. Было в его взгляде что-то непонятное, совсем не похожее на прежнего Богданова. То ли просьба, то ли тоска непонятная. Как будто хотел попросить о чем-то, но не решался. — Ладно, коли так. Выздоравливай.
Он легко поднялся со стула, тряхнул мне на прощание руку и ушёл. Горенец пообещал ещё заскочить и помчался его догонять. Я побродил по палате, потом сунул в рот сигарету и прилёг на кровать. Просить Богданов никогда не любил. Чаще требовал, и добивался своего, идя напролом. Я перевернулся на бок и решил: сама мысль о том, что Богданов хотел просить о чём-либо меня, нелепа. Кто я такой, в конце концов? А что-бы он при этом ещё и нерешительность проявил — вообще нонсенс. Или просто укатали сивку крутые горки? Непохоже, он и не в таких передрягах бывал. Странно всё это, решил я, гася окурок.
Наташа приехала ближе к обеду. Она вошла, принеся с собой запах мороза и ещё чего-то, неуловимого и волнующего.
— Здравствуй, — она замерла на пороге.
— Здравствуй.
Я подошёл к ней, взял за руку и виновато потёрся о неё щекой.
— Не обижайся за вчерашнее, ладно? Женька просто неудачно пошутил, только и всего. Больно мне нужны его медсёстры! У меня самого в отделении такие красавицы работают, — я попытался обнять её.
— Подожди, Саша, — она решительно высвободилась и прошла в палату. — Давай сначала кое-что обсудим.
— Давай, — неохотно согласился я, присаживаясь рядом с ней на кровать.
— Во-первых, я больше не работаю в твоём отделении, — Наташа скрестила стройные ноги и вытянула из сумочки сигарету.
— Да ну? — удивился я. — А что так?
— Видишь ли, Саша… Когда-то мне хотелось быть рядом с тобой. Любой ценой, — она усмехнулась и щёлкнула зажигалкой.
— Теперь, значит, не хочется, — протянул я.
— Как сказать. В общем, у меня изменились обстоятельства. Тебе ведь я всё равно не нужна, правда? Только путаюсь под ногами. Надоело навязываться, — она гордо повела головой.
— Наташа, прекрати говорить глупости! — возмутился я. — Ты мне никогда не мешала. Я к тебе прекрасно отношусь и…
— Вот именно, прекрасно относишься, и не более того. Дело, Саша, даже не в том, что ты, едва поднявшись на ноги, принялся бегать за девочками из отделения. Когда Олег привёз тебя сюда, первые сутки ты бредил. Знаешь, кого ты постоянно звал?
— Догадываюсь, — буркнул я, мрачнея.
— Вика — это твоя бывшая жена?
— Да.
Я встал с кровати и закурил.
— Неужели ты до сих пор не можешь её забыть? Ведь столько лет прошло?
Я промолчал. Вообще, глупый вопрос, по-моему. Если бы мог — давно выкинул бы её из головы.
— Почему ты молчишь? — Она подошла и встала у меня за спиной.
Я обернулся. Господи, ну почему так получается? Ведь Наташа мне по-настоящему нравится. Нравится смотреть на её свежее лицо, любоваться изящной фигуркой; нравится поддразнивать её и вглядываться в зелёные омуты глаз, улавливая отражающиеся там мысли и желания. Но что-то мешает мне сделать маленький шажок навстречу и перейти разделительную полосу между «нравится» и «люблю». Наверное, то, что в любовь я верю не больше, чем во второе пришествие Христа. Но объяснить Наташе эту прописную истину я не могу. Это всё равно, что растоптать бабочку. А Вика… Не могу же я запретить ей сниться! Ерунда какая-то получается, обреченно подумал я, ломая в пальцах сигарету.
— Ладно, Саша, закрыли этот вопрос, — так и не дождавшись ответа, Наташа отвернулась, и я почувствовал себя мерзавцем.
— Отец приезжал к тебе? — спросила она, подходя к окну. Солнечный зайчик прыгнул ей в волосы и закопошился там, устраиваясь поудобней.
— Приезжал. Кстати, был очень удивлён, увидев этот халат. Я-то всё голову ломал, где ты его откопала. Такие в магазинах не продают, штучный экземпляр.
— Отцу из Эмиратов привезли в подарок. Ты прав, работа, действительно, ручная. О чём вы с ним говорили?
— Да так, о разном, — я не очень хотел посвящать её в подробности. — Для начала он прочитал мне мораль на тему того, каким я должен быть. Потом…
— Он предлагал тебе работать у него? — перебила она.
— Гм. Да, — признался я. С каких это пор Богданов стал делиться своими планами с членами семьи? Раньше он и на пушечный выстрел не подпускал их к своему «бизнесу».
— Что ты ему ответил?
— Отказался, конечно.
— Почему? — тонюсенький столбик пепла с её сигареты сорвался вниз.
— Что значит — почему? — начал злиться я. — Потому что не хочу.
— Вот как, — Наташа аккуратно погасила сигарету. — Почему не хочешь?
Я возмущённо запыхтел.
— Наташа, я, если ты забыла, врач. У меня есть любимая работа. И мне надоело выслушивать от своих знакомых замечания на тему: кто твои друзья и почему ты сам всё больше становишься похожим на «братка». Я врач, Наташа, а не гангстер.
— А мой отец, значит, гангстер? — она криво усмехнулась. — Бандит, в общем. Так получается? Здорово.
Я буркнул что-то себе под нос.
— А ты помнишь, Саша Махницкий, то время, когда этот бандит целыми днями пропадал с тобой в спортзале? С тобой и такими, как ты, хотя дома его ждали дети. Помнишь, как однажды ты заболел воспалением лёгких? А то, как каждый вечер к тебе домой прибегала его дочь, чтобы по поручению отца справиться о твоём здоровье?
Я поморщился. Об этом можно было и не напоминать. Уж что-что, а щебетание маленькой Наташи Богдановой в прихожей нашей квартиры я не забыл. Она звонким голоском передавала привет от папы, с серьёзным видом выслушивала рапорт матери о моём самочувствии и шла вместе с ней пить чай. А мне становилось легче, и мысль о том, что Владимир Борисович не забыл про меня, грела душу. Потому что тогда он был единственным человеком, на которого я хотел быть похожим.
