— Ладно, — упокоил я его, и пошёл прощаться с Мариной.
— Уже уходишь? — удивилась она. — А как же чай? Я пирог пекла, старалась. Олег! Ну что ты молчишь?
— Мужа пирогами корми, — сказал я. — А мне вредно. Образ жизни веду малоподвижный.
Я окончательно распрощался с ними и покинул гостеприимный кров, предварительно дав Марине слово заходить чаще. Морозец усилился, и на потемневшем небе с пронзительной отчётливостью проступили очертания звёзд. Я постоял немного, вдыхая свежий воздух прокуренными лёгкими. Ничего мне эта беседа не прояснила. Только ещё больше запутала. Я перебрал в голове все маломальские события, произошедшие со мной за последнее время, включая бесшабашно проведённый отпуск, но так и не обнаружил ничего, достойного внимания. Никаких претензий у Лёвы ко мне просто не могло быть.
Странно как-то всё это. Я вздрогнул от холода и забрался в машину. Неторопливо пересекая из конца в конец вечерний город, я нашёл единственно правильное, как мне показалось, объяснение всему происходящему. Люди Лёвы меня попросту с кем-то перепутали. Так что поводов для беспокойства, в общем-то, нет. Надо только переговорить с Батоном и объяснить ему, что прежде чем лезть к людям в ресторане, неплохо бы сначала уточнить, тот ли перед ними, кто нужен.
Дома я уселся, не зажигая свет, в кресло, и наконец-то расслабился после тяжёлого дня. Потом протянул к телефону руку и набрал Наташкин номер. Совсем забыл, мы ведь договорились встретиться. А на часах уже почти двенадцать. Спит, поди.
— Алло, — ответила она скучным голосом.
— Почему не слышу энтузиазма? — поинтересовался я.
— Саша, ты? Ты… ты обманщик, — наконец подобрала она подходящее слово.
— Есть немного, — согласился я.
— Не просто обманщик, а ещё и самоуверенный тип, если набрался наглости позвонить мне. У тебя часы есть?
— Да были где-то. Слушай, поговорить надо. Выходи на улицу, а? Только оденься потеплее, уже холодно, — я положил трубку, быстро собрался и спустился во двор.
Наташка уже стояла на крыльце, зябко кутаясь в плащ. Как это она успела раньше меня? Подойдя ближе, я сразу понял причину этой подозрительной скорости. Набросив лёгкий плащ, она и не подумала слушаться моего совета. Рядом с ней я, одетый в тёплый свитер и вязаную шапочку, казался бывалым полярником.
— Кому было сказано одеться теплее? — спросил я. — Не хватало только простыть.
— А ты будешь меня навещать, если я заболею? — улыбаясь, потянулась ко мне Наташа.
— Что это ещё за вольности? — Возмутился я. — Сама по себе ты меня мало интересуешь. О работе беспокоюсь. Кто же вместо тебя будет дежурить в отделении, ты подумала?
— Значит, не интересую, — протянула она, выхватив из моей прочуствованной речи о работе лишь то, что, по-видимому, хотела обсудить. — Это как же понимать прикажете? Сначала срываете бедную девушку с постели, где, обратите внимание, она уже почти уснула; затем, когда она милостиво соглашается уделить вам внимание, набрасываетесь на неё с нелепыми замечаниями по поводу одежды; а в конце концов и вообще заявляете, что девушка вас совершенно не интересует. Так как мне всё это понимать, а? — и Наташа грозно нахмурила брови.
— Что-то не похоже, чтобы ты спала, — буркнул я. В самом деле, что-то не то ляпнул.
— Почему?
— Глаза блестят, — ответил я. — И выглядишь бодро.
— Может, они у меня от другого блестят, — вздохнула Наташка, напустив на себя томный вид.
— Ага, от хронического кокетства, — не удержался я. — У меня к тебе серьёзный разговор.
— Наконец-то. Давно жду, — заулыбалась она.
— Прекрати паясничать. Слушай, ты говоришь, что Бакутин по ночам бывает в виварии. А входил он туда или выходил на твоих глазах?
— Как сказать. Не входил, и не выходил, но дверь на ключ закрывал, это я точно видела. Потому и решила, что он чем-то в виварии занимается. Может, он работу научную пишет и опыты там проводит, откуда мне знать?
— Вот оно, значит, как всё обстоит, — нахмурился я. — Занятно.
— Саш, а тебе это зачем? Что-нибудь случилось?
— Нет. Просто я любопытный. Разве ты не знала?
— Итак, я имею дело с любопытным обманщиком, которого к тому же интересую исключительно по служебной необходимости. Весело получается.
Я попросил не передёргивать.
— Ещё вопрос осилишь? Или совсем замёрзла?
— Если разрешишь прислониться, чтобы не так сильно дул в лицо ветер, то я потерплю, — лукаво пообещала она.
Я, естественно, разрешил. Чего не сделаешь в интересах дела.
— Наташа, вчера ты упомянула, что твой отец относится ко мне с уважением. С чего ты это взяла?
— Он как-то сказал, что не зря возился с тобой столько лет. Он слышал, как ты воевал, и был доволен, что его ученик не сломался. А когда ты вернулся домой, он рассудил, что ты наконец-то сделал правильный выбор.
Откуда Богданову знать о моих армейских приключениях? Загадка на загадке. В подъезде послышался шум быстрых шагов и дверном проёме появился Наташин брат, Лёша.
— Наташа, мама просила сообщить, что ты торчишь на улице уже битый час. Простынешь, — сказал он.
— Тоже мне, пейджер на ножках, — фыркнула Наташка.
Лёша покраснел, напрягся, но при мне ругать сестру не стал.
— Дома поговорим, — пообещал он. — Марш с улицы, кому сказал?
Наташа приняла независимый вид и явно ждала от меня поддержки. Я с интересом изучал расположение звёзд в ночном небе.
— Иди, сейчас буду, — вздохнула она, так и не дождавшись помощи с моей стороны.
Брат потоптался ещё немного, но быстро продрог на стылом ветру и поспешил скрыться в спасительном тепле квартиры.
— Смотрю, ты и брата не больно слушаешься, — укоризненным тоном произнёс я.
— Ещё чего не хватало, — вздёрнула нос Наташа. — А ты, предатель, даже не заступился за меня!
— Разве? — удивился я. — Впрочем, может быть. Как бы то ни было, давай прощаться.
— Уже? — протянула она. — Может, ещё что-нибудь обсудим?
— Ты посмотри на себя, пингвин в тапочках. Совсем ведь окоченела. — Я взял её руки в свои. Они напоминали две ледышки.
— А поцеловать перед сном? — Наташка подставила мне губы.
Я не стал спорить. Вместо этого молча развернул её и подтолкнул к крыльцу. Наташа разочарованно оглянулась, но потом махнула рукой, поняв, что большего от меня не добиться, и побежала домой.
Я закурил и неторопливо побрёл к своему подъезду. На улице воцарилась присущая ночи тишина, лишь где-то далеко завывала сирена спешащей на вызов машины. Докуренная сигарета упала на землю, выбив при падении сотни искр, тут же подхваченных ветром. Темнота упала на город, утверждая ночь в её правах.
