— Она так все время. На нас не обращает внимание. Кормить себя не дает. Кормим через капельницы, но врач предлагает через зонд, если не начнет открывать рот. С этим надо что-то делать. Пока она не говорит трудно даже психиатра пригласить. Мы можем начать давать антидепрессанты, но на данный момент она принимает серьезные препараты и было бы нежелательно…
— Ясно. — оборвал речь медсестры, он не хотел, чтоб о Михайлине в ее присутствии говорили в третьем лице. Как будто она не имеет ни на что прав и вовсе не человек.
Сунул медсестре пару купюр, и та вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
— Я пришел с тобой поговорить.
Подошел к постели, поставил рюкзак на стул. Поговорить он пришел сам с собой. Она вряд ли поддержит этот разговор даже взглядом. Всем своим видом давая ему понять, что она была бы счастлива если бы Демон сдох. Желательно прямо сейчас и прямо здесь.
— Девочки привет передавали. Даша пирог испекла, ждет, когда ты сможешь попробовать. Вы с ней очень похожи. Не только внешне, но и характером.
Не смотрит. Даже веки не вздрагивают. Как будто не слышит его, но он знает, что слышит. Со слухом у нее все хорошо.
— Ты, конечно, можешь делать вид, что тебе ни черта не нужно и ненавидеть меня лютой ненавистью, но девочки ждут тебя дома и ты могла бы попытаться ради них хотя бы пошевелить пальцем. Ты нужна им.
Никакой реакции. Даже в этих бинтах красивая, тонкий профиль, длинные ресницы, аккуратный вздернутый нос и острый подбородок. И он ощущает это щемящее…там в груди, там, где сердце всегда бьется быстрее в ее присутствии.
— Ладно. Молчи и делай вид, что ты глухая, а я займусь тем, ради чего пришел.
Было страшно откидывать одеяло и увидеть ее худые безжизненные ноги с тонкими лодыжками и висящими плетьми ступнями. Но он это сделал быстро и решительно. Ожидал, что это вызовет отвращение, но ничего подобного не произошло. Это все теже ноги. Красивые, длинные. Эти ноги обнимали его бедра, когда он вбивался в ее тело…и он, блядь, сделает все, чтобы повторить.
Заметил, как распахнулись ее глаза и стиснулись челюсти. Не хочет, чтоб прикасался. Нервничает. Пусть привыкает. Теперь он будет часто это делать. Каждый день. Как написано в программе, как рекомендуют врачи.
— Да, Мишка, я буду массажировать твои ноги, руки, пальцы пока ты не начнешь ими шевелить. И мне насрать хочешь ты этого или нет.
Зажмурилась и скривилась как от боли. Нет, он не видит этого. Не видит, насколько она не хочет его прикосновений.
По началу не получалось, он ронял ее безжизненные ноги, ее руки, которые, как у куклы безвольно изгибались в его ладонях. Но он растирал ее пальцы, сгибал и разгибал ноги и руки. А когда встречался с ней взглядом видел там крик и адскую ненависть. Настолько едкую, что казалось его разъедает серной кислотой. И все равно не прекращал разминать каждую фалангу с непоколебимым усердием, с настойчивостью. Получаться будет с опытом. Так было написано на этих форумах. Ему давали советы как лучше, слали фотографии. Он даже завел себе несколько друзей и часто проводил свободное время в переписке с ними.
«Она должна захотеть встать. Понимаешь? Это самое главное. Сделай так, чтоб захотела!».
Для него день начинался в семь утра, когда Дашку и Полю надо было собирать в школу и в сад, затем к Михайлине. Переворачивать, массажировать, помогать реабилитологу, привозить чистые вещи, бежать в аптеку и по интернет-сайтам заказывать то, чего не достает. Договариваться с доставкой из Европы.
Каждый визит под ее равнодушным и злым взглядом. Она всегда встречала его неизменным презрением и не провожала. Упрямо в потолок или в окно. Никакой реакции. Словно он червь, пустое место. И это было сложнее всего — видеть себя в ее глазах ничтожеством, понимать, что она права. Он и есть ничтожество. Слепое, глухое, обведенное вокруг пальца своей семьей, ничтожество. Не добившееся ничего в своей жизни.
Бывали моменты он выбегал на улицу, тяжело дыша, чувствуя, как нет сил и терпения, как от ее ненависти хочется опустить руки, хочется взорвать на хер всю эту больницу. Закурит, сразу подряд несколько сигарет и обратно к ней. Пытаться в очередной раз накормить с ложки, но она не размыкает челюсти. Никаких продвижений. Никаких реакций.
— Черт!
Швырнул ложку, взъерошил волосы.
— Скажи ты не хочешь выйти отсюда? Не хочешь к детям домой? Тебе нравится лежать здесь? Для тебя нет ничего важнее твоей ненависти, да?
Выскочил в коридор, тяжело дыша. Мимо парень на коляске проезжал, остановился напротив.
— Что? Нервы сдают? А у нее думаешь не сдают? Она в отличии от тебя даже сказать об этом не может. Для нее жизнь остановилась, понимаешь? Она себя человеком не чувствует, не то, что женщиной. Ты ведь даже не спрашиваешь, чего бы ей хотелось, верно?
Он знает, чего бы ей хотелось — не видеть его никогда.
— Представь себя на ее месте. А хрен там…Вы никогда не сможете этого сделать. Сытый голодному не товарищ. Только жалостью своей душу рвете.
Развернулся и дальше поехал. А Демон глаза закрыл, несколько раз глубоко вздохнул и вернулся обратно в палату. Сел рядом.
— Хочешь, чтоб я ушел? Ненавидишь меня? Но если я уйду, Мишка, больше никто не придет. Понимаешь? Никто. Нужна ты мне. Даже такая. Даже если никогда не заговоришь и не встанешь. Нужна! И я буду приходить. Приползать буду. Биться буду, пока на ноги не встанешь. А ты встанешь! Поняла?
Взгляд поднял и с ее глазами встретился. Впервые на него посмотрела за долгое время.
— Я люблю тебя, понимаешь? Я. Тебя. Люблю. И делай с этим, что хочешь!
* * *
Вечером подремал три-четыре часа, поужинал. Петарду спать уложил и на работу. Отгрузил в супермаркете товар и под утро склад сторожить. Платят раз в неделю наличкой. Хватает и на еду и оплатить всякое там. Когда себе что-то позволял забыл. Перешел на дешевое курево, забыл запах ресторанной еды. И на хер бы оно все нужно, если Петарде в сад пластилин купить приспичило, а Дашке новый рюкзак, а то в школе нищебродкой дразнить будут. И больничные счета. Непомерные, огромные. Лекарства, препараты, процедуры, специалисты. И подсчет чуть ли не каждый день. Научился со списком в магазин ходить, научился бюджет на неделю выделять.
— Дём, на завтра фломастеры нужны на труды. Ты только самые дешевые возьми, хорошо….Я бы и без них обошлась, но…, - робко, никогда нагло не выпрашивая.
— Купил. Все купил.
Выложил на стол новый пенал, ручки, фломастеры и карандаши. В магазин зашел и увлекся, уже на кассе выгребал последние копейки, но ничего не вернул обратно. У Дашки должно быь все самое лучшее. Она и так ни хрена в этой жизни не видела.
— Дёёмааа, а как же целую неделю жить теперь будем?
Обняла его за шею, счастливая и в тоже время расстроенная, что он растратился.
— Прорвемся. Я еще одну работу нашел.
