— И когда у вас свадьба?
— В следующем месяце. Я как раз рисую приглашения. Для каждого свое. Индивидуальное. Хочешь покажу?
Она реально считает, что ему это интересно? Что она там рисует? А его рот, его язык, его голос говорит какое-то совершенно тупейшее:
— Да.
— Мясо пожарим и покажу.
На часы посмотрела.
— Долго его нет. Обещал быть к обеду. Ну ничего. Может Ирина и папа твой выйдет на пикник.
Да уж. Выйдут. Ее деревенские салатики есть и шашлыки из дешевой вырезки с рынка. Мадам Ирина поедет устрицы жрать во французский Шато.
Смотрит, как она набирает в сотовом номер. Видимо, Богдану звонит. Но ей не отвечают.
— Ты…давно с братом говорил? — спросила обеспокоено. — Я дозвониться не могу. Переживаю уже.
О нем не переживал никто и никогда.
— Да. Месяца три назад.
«Как раз тогда, когда он тебя привел к нам домой»
— Ясно.
Сунула сотовый в карман и пошла стейки переворачивать. Он отобрал у нее огромную вилку с длинной ручкой.
— Салатик порежь. Мясо мужчины жарить должны.
— Ну, хорошо. Пожарь. Ты круто смотришься с этими шампурами.
Удивленно на нее посмотрел.
— Да-да, я серьезно. Очень круто. Таким взрослым кажешься.
Дааа, ему хотелось казаться ей взрослым. Хотелось, чтоб вот так смотрела на него, чтоб улыбалась, чтоб не думала о брате.
Богдан не приехал на ужин. Она изо всех сил пыталась показать, что не расстроилась, что все хорошо. Ела свои стейки с баклажанами и салатом. Мачеха с отцом укатили в ресторан, а Демьян сидел там в беседке и жрал ее стейки. Потому что кто-то должен был их жрать. Потому что в ее голубых глазах застыли слезы, когда машина отца отъехала и он даже не попрощался с ней. Ни он, ни мачеха, скривившая нос от запаха мяса. Оба сделали вид, что не слышат, как она бежит следом и зовет их на ужин.
— Он глухой после ранения, а она беременная. Беременные немного шизанутые все. Она мясо не ест, — соврал Демьян и пошел к столу. — меня накорми. Я ем.
— Угу… я пойду принесу пиво.
Ушла в дом и не возвращается. Пошел за ней. Отыскал где-то в коридоре, у окна. Стоит ревет. В сотовый тыкает пальцами тонкими. Когда Демьян подошел, вздрогнула, зажала телефон за спиной.
— Я … сейчас приду.
Внутри все скрутило узлом от вида ее слез и захотелось двинуто Боде по морде за то что не приехал.
— Та ладно. У него сборы. Приедет скоро. Бывает их задерживают. Идем, я тебе кое-что покажу.
Никогда никого сюда не приводил. Это было его место еще с детства. На крыше у самого края. Когда жизнь казалась не просто дерьмом, а дерьмом в десятой степени он уходил сюда и лежал, глядя в небо. Как будто всего мира больше не существовало.
— Там темно, — боязливо сказала она и посмотрела на мальчишку. — и пауки.
— Не волнуйся они сами тебя боятся.
— Ты первый.
На сколько лет она его старше? На шесть? Но сейчас он чувствовал себя крутым и огромным, а ее маленькой и хрупкой.
— Давай руку, Мишка.
Брови девчонки удивленно поднялись вверх.
— Что? Не нравится?
— Меня отец так называл.
Подал ей руку и помог влезть на чердак. Его царство. Старые гитары, ноты, какие-то рисунки, стихи и много альбомов, которые мачеха хотела вышвырнуть едва переступила порог дома, но Демьян выхватил из ее рук мусорный мешок и пригрозил что если он еще раз тронет фотографии в мусорке окажутся все ее вещи. Для наглядности отправил туда несколько ее блядских платьев. На этом попытки навести порядок на чердаке закончились.
Михайлина наклонилась к гитаре и тронула ее пальцем.
— Играешь?
— Уже нет.
— Почему?
И глаза огромные в полумраке блестят. Как же одуренно от нее пахнет. Так пахнет, что ему невыносимо хочется принюхаться, зарыться лицом в ее волосы, в ее шею.
— Вдохновения нет.
Наклонилась и подняла его рисунок, потом смутилась.
— Это…это я?
— Похожа?
На альбомном листе простым карандашом набросок девушки с собакой. Она сидит на корточках и гладит пса.
— Да… я тогда в первый раз к вам пришла.
И все. И пиздец в его жизни тут же начался. Пришла, чтоб разодрать ему сердце напополам. Пришла, чтоб брата ненавидел, себя, ее и всех вокруг.
— Челси…как жалко.
Гладит пальцем рисунок, собачью морду. Вот-вот заплачет. Он руки в кулаки сдавил и молчит. Сука-мачеха. Никогда не простит ей этого. Специально ворота открыла и дала Челси сбежать со двора. А потом…потом только тело, сбитое машиной, нашли.
— Можно я себе возьму?
Кивнул, а сам взгляд отвести не может с овала ее лица, с изгиба шеи с длинных ног. А она вдруг альбом с фотографиями схватила и открыла первую страницу.
— Ой, а это ты? Совсем маленький? А это кто? Красивая такая? Это мама ваша?
Отобрал альбом и зашвырнул на старый стол.
— Я тебя не в моих архивах копаться притащил. Идем.
Схватил за руку и насильно вытянул на крышу.
— Ооох ты ж! — вскрикнула, когда увидела усыпанное звездами небо. — как здесь красиво.
Он опустился на колени, а потом улегся на спину и закинул руки за голову.
— Когда вот так лежишь кажется, что летаешь и вокруг ничего нет.
— Да?
Посмотрел на нее и судорожно сглотнул слюну. Снизу снова были видны ее ноги, попка и даже голая спина. А она вдруг опустилась рядом и тоже улеглась на спину.
— Точно. Словно летаешь. Дём…, - вздрогнул…а вот так его мама называла. Она нарочно, да? Словно знает куда влезть и за какое болезненное место тронуть, — а где ваша мама?
— Называй меня Демон, поняла?
— Нет, — отрицательно покачала головой, — это другие думают, что ты демон. А ты нет. Ты Дёёёёма. Просто никто не знает какой ты.
Хотел возразить, ляпнуть что-то мерзкое, но она вдруг за руку его схватила:
— Смотрииии. Ты видел? Звезда упала! Тааам. Вон. Еще одна.
У нее теплые, тонкие пальцы. И от ее кожи исходят заряды электричества по всему его телу. И вдруг до дикости захотелось вот так вечно лежать с ней рядом. Чтоб волосы сплетались, чтоб пахло ирисом, чтоб она руку его держала в своей и показывала в небо.
— Мама умерла…три месяца назад.
— Она рядом. — сплела пальцы с его пальцами. Так невинно. Ничего особенного в этом жесте, ничего сексуального, а его подбросило, затрясло, — Когда папа умер…нам отдали его тело и открывать не разрешили. Я больше всего плакала о том, что последний раз видела его очень давно и теперь он никогда не будет рядом со мной. Я ошибалась. Он всегда здесь.
