И тут, наверное, в силу своего нового качества – умения сочувствовать, я начинаю испытывать к своему собеседнику нечто вроде симпатии.
Не хотелось бы мне очутиться на его месте. Не знать своих родителей, подвергаться мучениям ради создания средства, вызывающего эйфорию… Я бы такого не вынесла. Чтобы меня брали за хвост, совали в воду и заставляли в ней барахтаться четверть часа – нет уж! Меня бы хватило очень ненадолго. Я бы категорически отказалась. Хотя… Доплыла же я до лодки!
– Двадцать три минуты, когда другие сдавались через пятнадцать-двадцать минут? Для этого надо быть очень сильным. Как вам это удалось?
Задавая этот вопрос, я стараюсь, чтобы он поверил в мое восхищение. Просто говорить о нем – мало, надо ему польстить, но при этом не переусердствовать.
Отвечая мне, он стискивает челюсти и скрипит зубами.
– Я твердил себе, что настанет день, когда все эти люди поплатятся за свои дела. У людей есть словечко, обозначающее ярость, спасающую от отчаяния, – стойкость. Это качество – особый талант.
Надо добавить это слово в мой словарь.
– Держаться на воде целых двадцать три минуты на глазах у наблюдателей… Сколько раз вы через это проходили?
– Я не считал. Я не помышлял ни о чем, кроме мести. Я знал, что их надо задабривать, поэтому притворялся послушной крысой, преклоняющейся перед людьми. – Он тяжело вздыхает. Тонкие усики дрожат, красные глазки поблескивают. – В конце концов они меня полюбили. Я все делал, чтобы поддерживать в них это чувство. Когда они появлялись в комнате, я приближался к дверце клетки, вставал на задние лапы, ходил, как они, тряс головой, чтобы их рассмешить. Я чувствовал, когда они довольны, а когда нет. Людей нетрудно понять – об их чувствах говорит запах, движение глаз, размер зрачков.
Я должна понять его мир, проникнуться его болью, испытать то же, что испытывает он. Должна суметь угадать его мысли. Попытаться видеть его глазами. Увидеть себя, Бастет, глазами моего худшего врага – только так я его раскушу.
– Человек, который мной занимался, ректор университета Филипп Сарфати, дружил с женщиной – хозяйкой кота с гнездом USB во лбу для подключения к Интернету, вот он и сделал забавы ради то же самое со мной, чтобы посмотреть, окажется ли крыса, подключенная к Интернету, умнее подключенного кота.
– Эту женщину звали Софи, она была служанкой моего компаньона Пифагора. Все сходится. Сиамский кот стал невольным виновником вашего преображения.
– Филипп стал подключать меня к своему компьютеру. Так он открыл для меня свой мир, подробно ознакомил с человеческой историей. Я сам выбрал тюрко-монгольского полководца как образчик человечьей породы…
… уничтожающей все на своем пути?
Он не улавливает мою мысль и продолжает:
– Можно с ума сойти, насколько имя меняет отношение к вам людей. Я был номером триста шестьдесят шесть, а стал Тамерланом Великолепным, чемпионом по плаванию и по оптимизму.
Теперь я смотрю на него по-другому. Выходит, они сделали из него (как раньше из Пифагора) мутанта, развившего для выживания особые таланты, не свойственные его виду. Я поражена и при этом взволнована.
Я снова пытаюсь влезть в его шкуру, чтобы лучше прочувствовать его рассказ.
Надо его подбодрить.
– Теперь мне понятнее ваш успех, царь Тамерлан. Ваше упорство, терпение, самообладание – все это позволяло вам выживать там, где другие гибли.
– Люди очень гордятся своими знаниями и технологиями, – говорит он со вздохом, – и во что бы то ни стало хотят показать низшим видам все свое превосходство. Поэтому они и предоставили нам доступ к своему Интернету. Слабое место людей – гордыня.
Недаром моя мать говорила: «Слушай, в чем упрекают тебя другие, так ты узнаешь их слабости».
Я тоже всегда замечала, что извращенцы первыми рассуждают о морали, малодушные клеймят чужую трусость, а лгуны превозносят искренность.
В каком парадоксальном мире мы живем!
Спасибо, царь, вы сознались мне в своей слабости – гордыне.
– Что было с вами дальше, царь Тамерлан?
– Филипп выпустил меня не только из клетки, но и из питомника, даже из университета, он вернул мне свободу, поселив у себя в квартире. Какое это чудо – покинуть тесную, пропахшую дезинфицирующими средствами камеру и увидеть, почувствовать мир! Солнечные лучи в окне, свежий воздух, запахи растений, буйство красок, птицы, насекомые, разное зверье, весь этот сложный, бесконечный мир!
– Надо же, не все люди бесчувственны.
– Филипп меня ласкал, целовал. Сначала я притворялся, что люблю его. Но Интернет продолжал открывать мне нашу историю и все то зло, которое причинили крысам люди. Кампании дератизации. Крысиный яд, вызывающий у нас внутреннее кровотечение. Деревенские дети, надрезающие крысам спины, сыплющие внутрь соль и зашивающие надрезы, после чего крысы, обезумев от боли, убивают в норах своих собратьев… Полагаю, вы впервые об этом слышите?
Увы, после корриды, откорма гусей, забоя скота на колбасу я, боюсь, перестала содрогаться, слыша о зверствах людей.
– Против самого Филиппа я ничего не имел, все-таки он меня спас, освободил, взял к себе, воспитал и обучил. Тем не менее я напал на него как на воплощение человеческой породы и попытался убить, сильно укусив в лоб.
– Вот, значит, откуда у него шрам?
Он утвердительно кивает:
– После этого я сбежал. Наладил связь с городскими крысами. Они еще находились под впечатлением от разгрома на Лебедином острове. Они все мне рассказали про то, как кошки и их друзья разгромили тысячи крыс, прибегнув к коварному оружию – огню. Я понял, что моим соплеменникам не хватает культуры и знаний. Я предложил им стать их царем и услышал в ответ, что у крыс первенство надо завоевать. Тогда я принял участие в выборах и вступил в бой с другими претендентами.
– Вы победили всех противников одного за другим!
– Мне помогла их предсказуемость. Прежде чем ударить, они смотрели туда, куда готовились нанести удар. Начиная проигрывать, они нервничали. Они не сомневались, что залог победы – яростный бросок. Одолеть их не составило труда. Став новым царем, я предложил найти место, где можно было бы перегруппироваться.
– Версальский дворец?
– Я читал историю этого дворца. Гнездо великого диктатора – лучшее место, чтобы пускать пыль в глаза моим соплеменникам.
– Почему не Елисейский дворец и не Лувр? Это тоже старые королевские резиденции.
– Версаль – самая величественная. Один он годился, чтобы поразить воображение крыс, знавших только сточные канавы и мусорные кучи. Кроме всего прочего, Версаль находится за городом, его проще оборонять. Потом я занялся созданием аристократии: баронов, маркизов, герцогов. Я воспроизвел двор Людовика XIV. Создавая армию, я ориентировался на своего тезку, Тамерлана Великолепного.
