Опять гремят выстрелы. Мы видим фары еще трех автомобилей, мчащихся в нашу сторону.
Когда мы избавимся от этих бородачей?
Натали вдавливает в пол педаль газа.
– Гаси фары! – кричит Роман. – У меня инфракрасный бинокль. Сверни вон туда, на проселок.
Натали одной рукой держит перед глазами прибор, позволяющий людям по-кошачьи видеть в темноте, другой рукой вцепилась в руль. Наши фары потушены, нас не разглядеть в темноте. Визжа шинами, наша машина сворачивает на перпендикулярную дорогу.
Через несколько километров мы убеждаемся, что погони больше нет.
– Кажется, мы от них оторвались, – говорит со вздохом облегчения Натали и тормозит.
– Ты подоспела вовремя, – произносит Роман и заключает ее в крепкие объятия.
– ЭОАЗР у тебя? – спрашивает она.
Роман с широкой улыбкой разжимает пальцы правой руки и показывает бесценную штуковину.
– Надо скорее ее скопировать! – предлагает Натали.
– Слишком рискованно: как бы чертежи оружия снова не попали к тем, бородатым. Нет, надо беречь как зеницу ока этот уникальный экземпляр.
Я не могу не вмешаться:
– Будет правильнее всего, если я стану носить флешку на шее. При возникновении новых трений между людьми я всегда смогу сбежать. Кошку труднее поймать, она прыгучая, умеет пролезать в любые щели и карабкаться по деревьям.
– Ты хочешь, чтобы тебе доверили вместилище большей части человеческих знаний – вероятно, последнее? – удивляется Роман.
Натали задумывается, но ненадолго.
– Бастет права. Если нас схватят фанатики, то обязательно обыщут, а ошейник кошки их не заинтересует. Флешка сойдет за простой медальон.
После некоторого колебания Роман соглашается вверить мне свое главное сокровище. Он только соскребает перочинным ножом белую звездочку, чтобы сделать флешку менее заметной. Натали рисует на ней губной помадой сердечко.
Она сплетает из шнурков ошейник, продевает в него мою голову и крепит на нем флешку.
Такой гордости за себя я еще никогда не чувствовала.
Я, Бастет, ношу на груди все знания человечества!
– Нельзя терять времени, фанатики близко. Надо скорее возвращаться в Университет Орсе.
С этими словами моя служанка быстро садится за руль.
Мы мчимся в сторону рассвета. Внезапно у нас лопается одна шина, потом вторая, потом остальные две. Натали резко тормозит, машина выписывает зигзаги, ее тащит боком. Наконец, она замирает.
Выскочив, мы видим, что дорога усыпана гвоздями.
– Это ловушка! – кричит Роман.
Натали хватает винтовку, которую позаботилась взять с собой, и, приставив к плечу приклад, поворачивается, ища глазами тех, кто рассыпал гвозди. В кустах блестят чьи-то глаза. Мы боимся, что это вездесущие бородачи, но у их обладателей, как выясняется, голые морды и розовая кожа.
Издаваемые ими звуки непонятны ни мне, ни людям. Это какое-то хрюканье.
Свиньи!
На нас грозно надвигаются десятки обладателей пятачков. Натали готова открыть огонь, но ее оружие дает осечку за осечкой.
– Ржавчина! – уверенно определяет Пифагор, корчащий из себя эксперта во всех областях.
Свиньи исполнены враждебности. Их столько, что ни о каком бегстве нет речи.
Я готова драться, но тут мне в глаза бросается экзотическое пернатое – белый попугай с желтым хохолком.
Порхая над нами, он лопочет по-кошачьи и по-человечьи:
– Не вздумайте сопротивляться! Следуйте за нами!
Терпеть не могу, когда мне приказывают, как поступать. Тем более, когда приказ исходит от безмозглой птицы. Но свиное стадо так внушительно, что я наступаю на горло своему мяуканью. Под конвоем свиней мы бредем туда, куда указывает крылатый полиглот.
Устав махать крыльями, попугай садится на плечо Натали. Благодаря ее наушнику я слышу их разговор.
– Я – попугай какаду. Если вы не в курсе, мы, какаду, – самые умные птицы, можем болтать на языках сразу нескольких видов. А еще у меня уникальная индивидуальная особенность: я вырос в лаборатории говорящих попугаев, среди которых был лучшим. Я владею не только языком людей, но и языками многих других животных. – Белый пернатый болтун гордо топорщит перышки своего жабо. – Хозяин назвал меня Шампольоном в честь человека, переводившего с древних языков, незнакомых другим людям. В ваших интересах отнестись ко мне с уважением, потому что я вам еще пригожусь.
– Как вы научились нашему, кошачьему языку? – перебиваю я попугая.
Он вскидывает свой хохолок и поворачивается ко мне с таким видом, словно ответ на мой вопрос совершенно очевиден.
– Я сверходарен, говорю практически на всех языках, как только что упоминал, – мяукает он с акцентом, типичным для кошек персидской породы.
Нас освещают лучи восходящего солнца. Мы подходим к зданию, похожему на химический завод, только раз в десять выше, больше и современнее.
– Это что? – спрашиваю я у Натали. – Замок, университет, завод, тюрьма?
Моя служанка внимательно разглядывает здание и отвечает:
– Это агропромышленный комплекс, где животных сначала откармливают, а потом делают из них колбасные изделия.
На фасаде красуется слово из человеческих букв, рядом с ним изображена вставшая на задние ноги свинья, вытягивающая из своего брюха сосиски и с широкой улыбкой выкладывающая их на серебряное блюдо.
– Развейте мои сомнения, Натали: животные прямо здесь рождаются и растут?
– Совершенно верно. А еще их здесь забивают.
– Что означает слово рядом со свиньей?
– Это фирменная марка продукции – «Сосисина, вкусная свинина».
– Знакомая марка?
– Еще бы, она всем намозолила глаза в телерекламе. Самая известная та, где детишки играют в поле, а потом уплетают на пикнике с родителями ветчину, паштет и сосиски. «Сосисина» развернула собственную сеть сбыта колбасных изделий, как другие компании – сети сбыта жареной курицы или бифштексов. Еще здесь производили хот-доги для торговли в придорожных закусочных.
Она указывает на другое здание с другой надписью на фасаде. Я вспоминаю, что сама лакомилась такими сосисками: Натали совала мне их остатки после еды. Помнится, мне нравилось (солоно, жирно – объедение!), хоть и не без некоторого химического привкуса. Больше всего меня привлекало то, что это была единственная человеческая еда со вкусом крови. Причем кровь сильно напоминала человеческую…
– У вас тоже есть Третий Глаз? – мяукает попугай.
От этого вопроса я вздрагиваю.
– В каком смысле «тоже»?
Из клюва попугая вылетает невнятный клекот, он топорщит хохолок, а потом произносит нарочито медленно, чтобы больше не было вопросов:
