К 1802 году, после смерти 5 тысяч человек от желтой лихорадки в Филадельфии в 1793 году, американец Стаббинс Фирф, изучавший медицину, решил доказать, что эта болезнь не заразная. Для этого он не только делал у себя на руках надрезы и вносил в них рвоту больных желтой лихорадкой, но и вдыхал ее миазмы и даже пил. Так он доказал свою правоту. Как выяснилось спустя 80 лет, переносчиками этой заразы служат комары.
В 1921 году американский врач Эван О’Нил Кейн сделал себе самому операцию аппендицита: он применил местную анестезию и на глазах у остолбеневших ассистентов разрезал живот скальпелем. Внутренности вывалились наружу, некоторые ассистенты запаниковали, но он сам вправил себе кишки и спокойно провел операцию, так что даже самые нервные успокоились. Самохирургия прославила Кейна. В 1932 году, в возрасте 71 года, он решил повторить свой подвиг и прооперировать себе паховую грыжу. Это гораздо более сложная и рискованная операция, тем не менее за работой он успевал шутить с медсестрами. Спустя три месяца хирург скончался от пневмонии.
Энциклопедия относительного и абсолютного знания. Том XII
41. Дырка в черепе
Чувствую пощипывание.
После пробуждения у меня чувство, будто огромная крыса кусает меня в лоб.
Череп болит.
Чем быстрее отпускает анестезия, тем острее боль, докатывающаяся до кончиков когтей на задних лапах. Такое ощущение, что мне в сосуды залили кипящую лаву.
Вот угораздило!
Вечно я хочу слишком многого, вечно создаю себе лишние проблемы. В этом я вся.
Придет ли время, когда я буду руководствоваться разумом, а не иррациональными побуждениями?
Пифагор подходит и спрашивает шепотом:
– Ну как, порядок?
– Нет.
– Надо было предостеречь тебя, что это больно. Но я хотел, чтобы у нас было больше общего.
Повязка нервирует, хочется сорвать ее когтями. Но Пифагор не дает:
– Не смей! Нельзя.
– Не выношу, когда к коже липнет какая-то гадость!
Увидев себя в зеркале, я прихожу в ужас. Роман выбрил слишком большую площадь, готовя меня к операции. Теперь моя башка похожа на голову сфинкса.
Я набираюсь решимости, сдираю с головы повязку – и еще сильнее ужасаюсь тем, что вижу. Между глазами у меня дырка правильной прямоугольной формы, правда, меньше, чем у Пифагора, – гнездо для микро-USB.
Вокруг дырки короста и гной. Роман мажет рану мазью, заматывает мне голову свежими бинтами и заставляет проглотить таблетки.
Натали гладит меня и бормочет свои ласковые словечки. Несколько раз звучит мое имя.
С этого момента начинается мое выздоровление. Мне не терпится испытать так непросто давшийся «третий глаз». Идут часы, дни.
Сначала я ем бульон, потом встаю на все четыре лапы, пробую ходить. Невыносимая боль во лбу становится более терпимой, я даже отказываюсь от обезболивающего.
Еще денек – и можно будет считать, что я поправилась.
Я прогуливаюсь по университетскому кампусу с забинтованной головой. Мне здесь очень нравится.
Иногда люди в белых халатах чешут меня под подбородком (видимо, Натали подсказала, что я предпочитаю этот вид ласки) – так они меня поздравляют. При обычных обстоятельствах я терлась бы о них лбом, чтобы пропитать своим запахом, но сейчас это слишком чувствительное место, о таком и подумать страшно.
И вот настает великий день. Мне предстоит пройти проверку своего «третьего глаза».
Все происходит в кабинете ректора Филиппа Сарфати. Я прямо по-человечески сижу в особом кошачьем креслице. На случай конвульсий меня пристегнули к нему ремнями.
Приближается рука Филиппа с USB-штекером, который он собирается вставить в гнездо у меня во лбу.
– Вот увидишь, больно не будет, – ободряет меня Пифагор.
Как ни странно, это похоже на первое в жизни занятие любовью: в меня что-то вводят. Сначала страшновато, потом волнение преодолено, и я понимаю, что испытываю то, чего раньше не испытывала.
Седовласый старик втыкает другой конец кабеля в компьютер и барабанит по клавишам.
– Закрой глаза, – советует мне сиамец.
Я так и делаю. Сначала ничего особенного, только красные всполохи с внешней стороны век. Потом все визуальное пространство занимает белый прямоугольник. В его центре написано буквами человеческого алфавита какое-то слово.
Я удивленно распахиваю глаза, но Филипп тут же залепляет их пластырем.
Опять передо мной белый лист. Пифагор говорит:
– Это домашняя страница поисковой программы. По умолчанию это «Гугл», самая популярная. Видишь черную стрелку?
– Вижу.
– Хорошо, мы видим то же самое, что ты, только на экране.
– Что мне делать?
– Попробуй мысленно передвинуть стрелку снизу вверх.
Я напрягаюсь, делаю несколько попыток, но стрелка остается неподвижной.
– Вращай глазами, как будто ты следишь за стрелкой, – советует Пифагор.
Другое дело! По моей воле треугольничек скользит влево.
– Браво! – радуется Пифагор. – Поперек получилось. Теперь то же самое снизу вверх.
Стоило мне понять, что это осуществимо, как дело пошло на лад. Иногда, попадая в некоторые участки экрана, стрелка превращается в человеческую ладошку с вытянутым пальцем.
– Сейчас я покажу, как это делается, – говорит мой наставник.
Появляется вторая, красная стрелка.
– Эта стрелка – я. Я подключен к тому же компьютеру, что и ты. Смотри, что я делаю.
Красная стрелка скользит к программе, где написано «ПЕРЕВОДЧИК С ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО НА КОШАЧИЙ».
Появляются два квадрата. В верхнем – кошачья голова, в нижнем – человеческая.
– Давай, мяукай, – командует он.
Вижу, строка колеблется в ритме моего мяуканья. Строка во втором квадрате тоже колеблется. В моем черепе раздается мяуканье:
– Привет, Бастет, это я, Натали.
НЕУЖЕЛИ ОНА?
– Да, Бастет, это я, Натали.
Она что, услышала мою мысль?
– Привет… – бормочу я.
Мне понятно, что я переживаю исторический момент.
Я ГОВОРЮ С ЧЕЛОВЕКОМ ТАК, КАК БУДТО ОН КОШКА! И ОНА МЕНЯ ПОНИМАЕТ, СЛОВНО Я ЧЕЛОВЕК.
Меня охватывает незнакомое чувство. Это, наверное, восторг всякого первопроходца или изобретателя, добившегося успеха своего эксперимента.
Я ВЕДУ ДИАЛОГ СО СВОИМ ЧЕЛОВЕКОМ!
– С тех пор как мы вместе, – говорит Натали, – я все время думала: до чего интересно будет, когда ты впервые попробуешь использовать свой «третий глаз» для разговора со мной…
