– Что же это? – бессильно спросил в пустоту Сворден, вовсе не надеясь получить ответа. Ему вдруг показалось, что они с Навахом и дрейфующим дасбутом незаметно для самих себя пересекли какую-то грань, безвозвратно отделившую их не только от Дансельреха, но и всего, что составляло смысл существования разбросанной по каменистым островам империи по ту сторону Стромданга – материковых выродков, извечных врагов, достойных лишь самой мучительной казни.
– Я же говорил, отсюда нет возврата, – сказал Навах и непонятно добавил: – Уроборос.
Бледный поток Блошланга, напоминающий выползшую из вечной тьмы змею, где отсутствие мирового света выбелило ее шкуру, превратило глаза в ненужные наросты и покрыло чешую слизью, все круче вздымался вверх навстречу самому себе. Темное пятно Стромданга почти скрылось за переливистым дрожанием, словно некто сгреб частицу мира и принялся уминать ее, все сильнее и сильнее стискивая в кулаке.
– Чудовищная рефракция, – продолжал свою тарабарщину Навах. – Хотя нет, не похоже… Изменение пространственной метрики… тангенциальные искажения… – У Свордена зачесались кулаки вбить выродковую галиматью обратно в глотку кодировщику, но тот уже приткнулся.
С миром творилось неладное. И Сворден ощущал это яснее ясного. Захотелось забраться в дасбут и запереться в пустых отсеках, лишь бы не видеть как невозможная сила скручивает Блошланг в огромное кольцо.
Объявись на берегу зеленые полчища армейцев или черные когорты легионеров, Сворден и то почувствовал себя гораздо легче, ибо – вот враг, а вот орудие главного калибра, война есть война, и в тысячу раз лучше погибнуть в бою, чем бессильно продолжать дрейф на мертвом дасбуте в неизвестность.
Нарушались привычные правила игры, простой и понятный мир, где все подчинялось заповеди: “убей выродка”, ускользал из рук, и Сворден не был уверен, что и последнее свидетельство сей высшей справедливости не вырвется из его ослабевшей хватки, не сиганет с покатого борта дасбута в мутные воды Блошланга, презрев опасность быть застреленным при попытке к бегству. Он даже крепче вцепился в автомат, разглядывая Наваха, словно выбирая место, куда удобнее всадить пулю.
Тот нечто почувствовав, шевельнулся и неведомым чудом перетек в странную позу – поджав ноги под себя, положив ладони на колени и прижав подбородок к груди, отчего его затылок превращался в отличную мишень.
Сворден сухо сглотнул, представив всю последовательность предстоящей казни. Снять автомат с предохранителя, сдвинуть рычажок на одиночный режим, оттолкнуться задом от ледового подкрепления и шагнуть поближе к предателю – нет, не затем, чтобы лучше прицелиться, ведь стреляй он даже навскидку, пуля ни за что не минует еле заметную в густых черных волосах Наваха макушку, – а лишь ради сомнительного шанса соблазнения безоружной жертвы на нечто иное, нежели смиренное ожидание момента, когда череп взорвется фонтаном крови и мозгов.
Кодировщик, как чувствовал Сворден, меньше всего подходил на роль безвольный жертвы палача. Да, он пока никак не реагировал на измывательства, не делал попыток сопротивления, лишь утирал кровь и морщился от боли в отбитых почках, но за всем этим ощущалась ледяная расчетливость терпеливого ожидания неотразимого момента для молниеносного и сокрушительного ответа. Он походил на ядовитую змею, все туже сжимающую в кольца тело, понимая бесполезность кусания толстых ботинок мучителя и собирая силы для смертельного броска в незащищенное лицо потерявшего бдительность палача.
Сворден шагнул, но Навах, наверняка услышавший и понявший его приготовления, не шевельнулся. Сворден медлил. Даже не так – он колебался. А если еще точнее, то ему претило одиночество на палубе дрейфующего дасбута. Пуще простого – всадить свинец в затылок предателю, но что потом? Не окажется ли следующим в очереди сам Сворден, обезумевший от мрачных чудес Блошланга настолько, что готов будет проглотить собственноручно пущенную пулю?
Предатель и его палач – с чем еще можно сравнить устойчивость и самодостаточность подобной пары? Но стоит одному исполнить свой долг, как предатель превращается в смердящий труп, а палач – в ничтожество.
– Ты не убьешь меня, – подтвердил Навах. – И не пытайся.
Сворден нажал курок, но тот даже не сдвинулся с места. Палец все сильнее давил на кусочек железа, но неведомая сила упрямо сопротивлялась, отчего рука онемела, запястье пронзила игольчатая боль. Следовало остановиться, но Сворден зарычал, рванул автомат вверх, и тот теперь уже послушно клацнул, посылая в сторону джунглей свинцовый плевок.
Навах уже стоял во весь рост и ухмылялся. Стиснув дуло рукой, он упер его себе в живот и ободряюще подмигнул Свордену:
– Еще попытка, солдат.
Результат тот же.
Сворден отбросил непослушную железку и выхватил нож. Навах, продолжая усмехаться, покачал головой. Лезвие свистнуло, по комбинезону кодировщика пролег разрез, обнажив кожу.
– Ага! – Сворден оскалился и полоснул.
– Впечатляет, – произнес Навах, рассматривая новый разрез в комбинезоне. – А если попробовать так? – он дернул ворот и обнажился по пояс. – Смелее! – подбодрил кодировщик слегка опешившего Свордена. – Бей прямо в сердце!
Зверея, Сворден сделал короткий выпад. Лезвию следовало глубоко рассечь грудную клетку, после чего уже проще простого вырвать еще бьющееся сердце предателя, но Наваха словно покрывала невидимая броня, которую нож не мог одолеть. Единственное, на что клинок оказался способен, – оставить на груди кодировщика быстро бледнеющую полоску, будто по коже провели чем-то тупым и вполне безопасным.
– Теперь моя очередь, солдат, – сказал Навах. – Не возражаешь? – Он взял нож за лезвие и выдернул его из руки Свордена, точно тот и не сжимал его до побеления в костяшках пальцев, а лишь лениво придерживал.
Не перехватывая нож, Навах поднял его на уровень глаз, словно желая пересчитать нанесенные на рукоятку зарубки, но неведомым чудом ребристый пластик с клювообразной гардой на миг затуманился, а затем сгустился в уже знакомый клинок. В следующее мгновение острие уткнулось Свордену в горло, отчего пришлось сдвинуться в сторону, понимая – ударь Навах в полную силу, он был бы уже мертв.
Еще через мгновения Свордена крепко взяли за подбородок, дернули вверх и с величайшим тщанием провели лезвием от уха до уха – по-настоящему, без дураков. Свордену показалось будто он слышит отвратительный хруст разрезаемых тканей и вот-вот ощутит кровоизвержение, уносящее из тела силу, волю, сознание, жизнь.
Но ничего не произошло, лишь придвинувшиеся ближе губы, обдав шею дыханием, произнесли:
– А сейчас ты мне веришь, солдат?
Все-таки Навах оказался отменным бойцом. Он не сделал никакой поправки на вполне, казалось бы, ожидаемую растерянность Свордена, собственным горлом ощутившим, что даже холодное оружие в мире Блошланга превратилось в безобидную железку, и на крошечный миг упредил удар, который должен был превратить кодировщика в подобие выкинутой на берег взрывом оглушенной и задыхающейся рыбы. Вместо этого сам Сворден неохотно воспарил куда-то вверх скверно надутым метеостатом.
