Он говорил уже без горечи, отстранено, обычным житейским
тоном, цепким взглядом охватывая как полицейский кордон вокруг здания, так и
заложников, не попытались бы чего, и от этой обыденности на Сергея повеяло
большим ужасом, чем от возможности получить веер пуль в упор.
Валентин чувствовал, как губы все время кривятся в горькой
улыбке. Вот теперь он, боец элитных частей – террорист. Вне закона. Взял в
заложники, подумать только, мирных граждан. Он уже не человек, а чудовище!
Мирных граждан, да как осмелился...
А почему нет? Мирное население нельзя было убивать, скажем,
в царское время. Даже при Советской власти нельзя, потому что хоть и народная
власть, и выборы, но все знаем, какие тогда были выборы. Но сейчас, когда
население страны, в самом деле, выбирает президентов, а с ними и политику
страны, то это население и отвечает за нее.
Да, парадокс, но именно в странах с диктаторскими режимами
мирное население должно быть неприкосновенно. Оно бесправно, не отвечает за
агрессивный или любой другой курс страны. Но в Штатах это так называемое мирное
население толкает президента на агрессивный курс. Само население требует
послать флот к берегам арабских стран. Само население голосует за удар по Саддаму
Хусейну. Так что Хусейн имеет полное моральное право навести ответный удар. В
том числе и по американскому населению, ибо оно, так сказать, напало первым.
И не только Хусейн.
Глава 22
В кармане звякнуло. Валентин поспешно схватил коробочку
сотового:
– Первый!
– Говорит второй, – донесся угрюмый голос
Дмитрия. – Подъехала машина... Броневик... Ага, вылез толстячок, в руке
чемодан... Понятно, сам пан директор банка.
– Уверен? – спросил Валентин.
– На все сто! Такими их даже рисуют.
– Смотри, – предостерег Валентин. – Могут и
замаскировать своего спецназовца. Бди!
Голос из мембраны мрачно ответил:
– Бдю. Вряд ли. Поляки до свинячьего визга страшатся,
чтобы американцам хотя бы прищемили пальчик! Не только семь миллионов, весь
свой золотой запас притащат... Правда, там у них пусто. Во всяком случае, все
сделают, чтобы освободить без выстрелов. Ждут крох со штатовского стола!
Валентин буркнул:
– Что у тебя голос невеселый. Что случилось?
– Да смотрю, сколько их тут собралось. Чуть ли не вся
польская армия. Так бы нас защищали... Или хотя бы себя. Чую, нам уже не
вырваться. А все-таки жалко, когда рванет... Все-таки тоже славяне... И
союзники, хоть сейчас уже бывшие...
Валентин сказал строго:
– У России теперь, как и у всех, нет постоянных
союзников! Отныне есть только постоянные интересы. Что с долларами?
Слышались шорохи, потрескивание, наконец хрипловатый голос
дмитрия:
– Все в порядке. Я забрал. Там пачки долларов. Много!
Валентин сдержался, хотя на языке вертелись разные слова.
Дмитрий не новичок, явно его прикрывал Сергей, да и не станут снайперы бить по
нему, ибо в ответ здесь могут расстрелять десяток заложников.
– Забрось в окно, – распорядился он, – а сам
оставайся. Пусть думают, что уже расслабились, заполучив такой выкуп!
– Не перегни, – предупредил Дмитрий.
– Не перегну, – усмехнулся Валентин. – Кто же
решится на штурм, если тут можно прищемить пальчик?
Заложники начали негромко переговариваться. Сперва шепотом,
затем, видя, что террористы не обращают внимания, чуть осмелели, кое-кто
решался даже пошевелиться, медленно оглядывались, искали взглядами знакомых.
Через два человека от майора сидела молодая пара, то ли муж
и жена, то ли жених и невеста, но если поженятся, то брак явно будет удачным:
уже сейчас похожи один на другого, словно притирались не один десяток лет.
Взгляд Ахмеда то и дело соскальзывал на запястье, где
секундная стрелка едва-едва ползла, а минутная так и вовсе примерзла. Валентин
сочувствующе бросил:
– Уже скоро. Там все рассчитано по минутам.
– Да я ничего...
– Займись чем-нибудь.
– Чем?
Валентин холодно усмехнулся:
– Да нарушением прав человека! Надо отвлечь
массмедиков. Да и правительства зашевелятся.
Ахмед кивнул, громко щелкнул затвором, привлекая внимание,
поманил пальцем бравого сержанта:
– Эй ты!..
Лицо сержанта стало желтого цвета. Губы полиловели, он едва
вышептал:
– Что... Что вы хотите?
– Что-то ваши спасатели не шевелятся, – буркнул
Ахмед. – Им надо увидеть кровь, чтобы побыстрее... Ты не бойся! Один
выстрел – и все. Не больно. Даже не почувствуешь. Вставай, два шага вперед.
В страшной тишине сержант вскрикнул громко, по-заячьи, упал
на колени:
– Не убивайте! Я жить хочу!
Ахмед смотрел с гадливостью:
– Стыдись! Ты же солдат! Ты прошел подготовку...
– Да! Но я прошел высшую школу выживания!.. Меня учили
выживать любой ценой!!! Любой!!!
Он верещал в панике, ибо из дула автомата в руках террориста
на него смотрела смерть. Оттуда коротко полыхнет огонь, а стальная пуля
разнесет ему череп, а это он не проходил. Его учили убивать и выживать, учили
убивать много и быстро, но о том, что могут убить и его, говорилось
скороговоркой, тут же переводя разговор на то, какие награды ждут по
возвращении, о продвижении по службе, а главное – повышенное жалование,
походные, двойные за пребывание в чужих водах...
Акбаршах спросил по-английски Валентина:
– Чего это он так?
Валентин объяснил, с трудом подбирая слова:
– Он, как и все американцы... знает, что все американцы
произошли от обезьяны. А один американец, который от обезьяны произошел...
особенно, тот объяснил, что они и сейчас еще обезьяны, и что не надо душить
наши постыдные инстинкты, страсти. Надо жить как обезьяна, что обрела разум...
Юный араб отшатнулся, по красивому лицу пробежала судорога
отвращения:
– Быть такого не может!
– Клянусь!
Акбаршах смотрел с недоверием. Ахмед оглянулся на них,
отступил на шаг, держа заложников под прицелом. У него даже уши задвигались,
словно почуял добычу или замыслил какую-то пакость. Сказал с преувеличенным
сомнением:
– Акбаршах прав, кто вас, гяуров, знает. Для вас
соврать, что два пальца намочить... Верно, Акбаршах? А мы вот возьмем и
проверим. Эй ты!.. Хочешь жить, то возьми и поимей вон ту девку... Ах да, ты ж
от страха не сумеешь... Тогда дай ей по роже! Сейчас же, иначе получишь пулю в
лоб.
