И еще интересный факт. Вспомним, как все считали кадры с пьяным Ельциным во время зарубежной поездки подделкой. На самом деле все было правдой. Кравченко вспоминает: «Мы пустили практически все сюжеты о тогдашнем пребывании Ельцина в Америке, в том числе его облет на самолете статуи Свободы. Не пустили в эфир только один позорнейший сюжет, когда Ельцин в Нью-Джерси под сильным подпитием спустился по трапу на поле аэродрома, где его встречали официальные лица и пять мисс-мира, и пошел писать на колесо самолета. Это было снято телевидением, но в наш эфир, конечно, не пошло. В отличии, кстати, от Америки, где этот кошмар был показан. А что касается выступления Ельцина в американском университете… Накануне его только в 5 утра уложили спать, рано подняли и очень боялись, что он не дойдет до трибуны. Но он дошел и выступал… Мы это показали. После этого ко мне приходит комиссия, которую уполномочил Верховный Совет России, чтобы разобраться с безобразием, почему показали пьяного Ельцина. При этом у депутатов есть подозрения, что это монтажные хитрости. Я распорядился выдать Ярошевской, которая возглавляла эту комиссию, все исходники. Но кроме тех, что лежали у меня в сейфе: у Ельцина ведь было много проделок наподобие „хождения под колесо”. Ну, например, когда Ельцин был с визитом в Киргизии, во время официальных проводов в самолет его несли на носилках, при этом Акаев (в то время президент Киргизии — авт.) шел сзади и держал под козырек. И это тоже было снято. Иностранные журналисты, которые, конечно, потом показали этот сюжет, спрашивали у Акаева: „А зачем вы честь отдавали? Вы же не военный”. Он отвечает: „Для меня это не важно. Я провожал своего гостя, руководителя большой державы, которого я должен уважать в любом состоянии”. Так вот, возвращаясь к той комиссии Верховного Совета… Они убедились, что съемка подлинная, а я им сказал напоследок: „Не изобретено еще в мире такого оборудования, чтобы пьяного на телеэкране можно было сделать трезвым и наоборот. А теперь наберитесь терпения…” — и я открыл сейф и показал им те два сюжета, про колесо и носилки. Кроме того, что должны быть какие-то моральные нормы на телевидении, что можно показывать, а что нет, я знал еще одну важную вещь. Наш сердобольный народ устроен сложно: если будет валяться пьяный, его поднимут, оботрут, дадут водички. Показывать пьяного по телевизору — это не тот способ, чтобы дискредитировать его личность в нашей стране. Горбачев этой особенности нашего народа не понимал».
Находящиеся под КГБ доверенные структуры вели СССР к развалу, поскольку именно так можно было получить не только вхождение СССР в Европу, но создание последующего противостояния Европы и США во главе СССР. Но, вероятно, и Запад считал эти мысли, и собственные ошибки в подборе людей, а также сама смерть Андропова не дала этому плану осуществиться. Он остановился посередине.
По поводу кадров есть такое свидетельство: «Как позже вспоминал близкий к генсеку академик Георгий Арбатов: „Андропов просто не знал и не видел людей, которые могли бы заменить тех, кто достался ему по наследству”. Массовая чистка советских партийных и хозяйственных кадров, проведенная при Андропове, привела к тому, что места уволенных и осужденных заняли карьеристы еще более низкого пошиба. Вскоре именно эти люди начали перестройку. Во многом она стала следствием нарушения Андроповым ключевых пактов, сплачивавших советскую элиту» [14].
Где же место в этой модели интеллигенции и виртуальному пространству, который она создает? Вспомним, что и Горбачев однотипно с уже ушедшим Андроповым ничего не говорил о своих истинных целях. Он вещал о возврате к ленинизму с человеческим лицом, хотя и не собирался ничего подобного делать.
Таким же образом Андропов создавал структуры, делающие все, что противоречило их целям и задачам. В первую очередь речь идет об управлении Бобкова, которое, вероятно, было призвано не так защищать советскую идеологию, как разваливать ее.
Сегодня о нем пишут следующее: «Особой гордостью Андропова стало созданное им Пятое, идеологическое, управление КГБ, состоявшее из разнообразных отделов: творческой интеллигенции, молодежи, спорта, национальных отношений, религиозных организаций, отделов по борьбе с сионизмом и с диссидентами. В каждом отделе — тысячи сотрудников. Работать в Пятом управлении было выгодно: некоторые чекисты охотно „способствовали” своим родственникам и знакомым и „решали вопросы” с поступлением в престижный вуз, а сами стремились попасть в туристические группы, творческие или спортивные делегации, отправлявшиеся за рубеж. (К слову, Андропов считал, что советские туристы подвергаются за границей особой опасности вербовки иностранными разведками, и как мог, ограничивал выездной туризм.) Развивалась сеть доносителей. В нее, в обмен на решение бытовых (например, квартирных) проблем или содействие в карьере, втягивались неустойчивые представители интеллигенции. Так шел „сбор материалов” на композитора Дмитрия Шостаковича, драматурга Виктора Розова, сатирика Михаила Жванецкого, философов Юрия Карякина и Сергея Аверинцева, многих других. Велась тщательная перлюстрация почты. (Как-то КГБ перехватил письмо Александра Бовина, входившего в группу спичрайтеров Леонида Брежнева, в письме автор сетовал, что тратит талант „на службу ничтожествам”; Андропов, опасавшийся, что его опередят, доложил о письме лично Брежневу, и Бовина выгнали из ЦК.) [15].
И еще: «Андроповский КГБ организовал тотальную прослушку телефонов, квартир, дач, служебных кабинетов. «У меня на прослушивании телефонных и просто разговоров сидят молодые девчата. Им иногда очень трудно слушать то, о чем говорят и что делается в домах людей. Ведь прослушивание ведется круглосуточно», — сокрушался „хозяин Лубянки”. „Под колпаком” оказались не только „ненадежные” граждане и иностранцы, но даже члены Политбюро. Соратники Брежнева прекрасно понимали, что обслуга докладывает о каждом их шаге и у генсека (Брежнев и не скрывал) есть досье на каждого из них. Не чурался доносов и сам Андропов: например, „писал” в ЦК на главного редактора журнала „Новый мир” Александра Твардовского, хотя уверял, что это любимый его журнал. Цензура не пощадила Театр сатиры, „Ленком" и, конечно, Театр на Таганке. Вынужденная эмиграция главного режиссера Таганки Юрия Любимова, как и Иосифа Бродского, Александра Солженицына, Александра Галича, Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской, Владимира Войновича, Василия Аксенова, Георгия Владимова и других — дело рук КГБ андроповского закала».
Путч открывал двери к новому этапу, поскольку психологически большинство людей не хотело восстановления СССР, и теперь они в этом укрепились. До путча их кто-то вел, после путча они решили, что это они сами являются создателями своей судьбы.
Кстати, из тех времен все запомнили неясность поведения власти. Но такая неоднозначность была и в прошлом. Кургинян говорит об Андропове: «Я не знаю, что было в этом двойном дне, но я твердо знаю одно — это был очень сложный, очень тонкий человек, очень сильный, очень глубокий. И я не знаю, чего он хотел и по этому поводу уже есть разные версии. И если мы сейчас с вами не внесем здесь порядок, если не возобладает исторический, строгий подход, то его место займут самые бредовые конспирологические россказни, самые странные мифы» [16].
В нашей истории больше темных мест, чем открытых. И даже после десятилетий по всем важным вопросам хранится серьезное молчание. А когда умрут последние свидетели событий, как бы исчезнут и сами события. Их заменят телесериалы, которые зрители будут считать единственно правильными.
