– Никакие мы не мятежники!
– Вы?!
– Да! – Ирина вскочила, бросилась к столу, выдернула из верхнего ящика уже знакомую Людмиле повязку. – Вот, видела? Если тебе не нравится новая власть, можешь катиться в Озёрный! А я остаюсь здесь. Я уже не маленькая, сама о себе позабочусь.
Она демонстративно плюхнулась на кровать и снова нацепила обруч. Людмила постаралась сдержать накатывающее раздражение.
– Ты несовершеннолетняя, а я твоя мать и отвечаю за тебя.
– Вспомнила! А когда любовника заводила, не думала обо мне? Да, я понимаю, почему ты сбегаешь из города. Чтобы тебе никто не мешал жить с этим твоим…
– Тебе не нравится Люк? – только и нашлась, что спросить Людмила.
– Мне? А какая разница, кто мне нравится?! Главное, что он нравится моей драгоценной мамочке! Ты же почти в два раза его старше, ты уже с отцом встречалась, когда он родился! А теперь ты с ним… Это правильно да?! Тебе что, взрослых мужчин в городе мало? Это же… это нечестно!
Людмила растерялась. Она не подумала, что девочка может быть влюблена в красавчика Люка Уайтакера, как десятки её сверстниц, и неожиданно оказалась в роли счастливой соперницы. Мерзко… Но уже ничего не исправить.
– Ириша, послушай. Я понимаю, о чём ты думаешь. Но поверь, ты ещё слишком юна, чтобы…
– Всё, разговор окончен! Можешь валить отсюда.
Ирина отвернулась, закрыла глаза. С минуту Людмила сидела, разглядывая дочь. Она не знала, какие слова смогут убедить ту. Сказать правду она не могла. Никому пока не могла признаться в том, что на самом деле происходит. Поэтому не стала уговаривать. Сдёрнула с головы дочери обруч, схватила за плечи, заставляя подняться.
– Вставай! Ты летишь со мной в Озёрный. И это не обсуждается!
– Я не…
– Молчать! Я увезу тебя силой, поняла? Если потребуется, в бессознательном состоянии, поняла?
Ирина сжала губы, уставилась на мать, с шумом раздувая ноздри. С минуты длился их безмолвный поединок. И дочь отступила.
– Ладно, я подчиняюсь насилию. Но знай – теперь ты мне вообще не мать.
Площадка, на которую они спустились, вряд ли могла называться посадочной, а Моник явно не числилась в ассах пилотирования. Но Пол не ошибся, природная аккуратность компенсировала недостаток опыта, посадить машину Джабира сумела. А там уж Мюррей сменил её за штурвалом. И когда разноцветные купола на склоне ушли назад, стремительно уменьшаясь, провозгласил, обернувшись к сидящим в салоне друзьям:
– Вот и всё, девушки и юноши, с этим миром покончено, начинаем строить новый!
Ната улыбнулась. Глупый и, наверное, беспричинный страх прошёл. Моник вновь рядом, и теперь уж она её не отпустит. Никогда! Она крепче сжала ладонь любимой. И вдруг спросила:
– А что мы будем делать с именами?
– С именами? – не поняла Бигли. – С чьими именами?
– С нашими, там, в новом мире? Мы ведь станем совсем иными, настоящими людьми. Тащить туда мужские и женские имена глупо. Нужны другие, особенные.
– Ты уже придумала?
– Да, для себя. Мы будем Найгиль и Моджаль. А вы?
Ивон развела руками.
– Не знаю даже…
– Я придумала для всех, – пришла на помощь Сорокина. – Мы с Люком – Люсор и Лютайр, чтобы созвучие сохранилось. Ивон и Пол – Ивибиль и Поллейн, Габриэль Чапель – Риэльч, Клер Холанд – Клеоль. Годится?
Мюррей хмыкнул.
– Мне всё равно, хоть горшком называйте. Лишь бы в печь не ставили.
– Когда ты успела придумать? – удивилась Ната.
– Только что. Мой мозг натренирован быстро и эффективно решать задачи. А это очень простая задача.
– Мне собачьей клички не придумывай, – прошептала сидевшая рядом с матерью Ирина. – Откликаться не буду.
Глава 12. Эксперимент
Научно-исследовательский комплекс успел устареть за четверть века. Зато в распоряжение группы Гилл он был предоставлен целиком: весь энергоресурс нуль-реактора, весь потенциал нейросети. И со сборкой транслятора особых трудностей не возникло – Мюррей не церемонясь выдирал необходимые компоненты из здешнего оборудования. Альментьев, видимо, получивший соответствующие инструкции, помалкивал, только головой качал неодобрительно. Аппарат выходил более громоздким и неказистым, чем первый вариант, но функционально ему ни в чём не уступал.
Работали без выходных. Сорокина и Гилл – почти без перерывов. Спали по три-четыре часа в сутки, остальное время не вылезали из комнаты, превращённой в кабинет моделирования. Восстанавливали, а затем доводили матрицу. Мюррей, Бигли, Джабира и Уайтакер возились с транслятором, им было легче – физическая работа утомляла быстрее, но и на отдых времени было больше. Альментьев сначала держался в стороне, но уже через день, отправляясь на поиски конус-отражателя, Пол властно поманил его пальцем. «Эй, парень, ну-ка, пошли, поможешь. Хватит девушкам надрываться».
Больше всего свободного времени оставалось у Клер. На завершающем этапе эзотерик оказалась невостребованной. Работать с вирт-моделью она не умела, с сенсор-индикаторами, компоновочными спицами, гелиевыми тубами – и подавно. Единственное, что оставалось, – взять на себя роль хозяйки их нового дома. Она готовила завтраки, обеды и ужины из привезённых Альментьевым полуфабрикатов, следила, чтобы всё это было вовремя съедено, Людмилу и Нату кормила чуть ли не из ложечки. Габриеля – из ложечки, без «чуть». С ним творилось что-то нехорошее. Программер всё меньше и меньше реагировал на внешние раздражители. Шёл, когда его вели за руку, жевал и глотал, если пищу клали в рот, а в остальное время лежал, свернувшись калачиком, или сидел неподвижно. Функциональных нарушений мозга Ивон выявить не смогла, с нейросетью Габи работал по-прежнему эффективно, но вывести его из странного оцепенения не получалось. Чапель явно нуждался в госпитализации. Но это означало оставить лабораторию без программера. Они не могли себе этого позволить.
Транслятор был собран к середине осени. Матрица ментополя тоже была готова. Просто Ната никак не решалась перейти к испытаниям. Она сутками сидела со шлемом визуализатора на голове, выуживала малейшие ошибки. Звала Сорокину, наконец-то получившую возможность отдохнуть и выспаться, требовала объяснений. В девяти случаях из десяти соглашалась, что ошибки нет. И продолжала искать. Теперь, когда все препятствия остались позади, и эксперименту ничего не мешало, ей вдруг стало страшно. В её руках оказалась судьба человечества, от её решения зависело, каким будет завтрашний день этой планеты, а может, и всей заселённой части Галактики. Не потерять уверенность в собственной правоте оказалось труднее, чем победить.
Однажды она задремала прямо в кресле, не снимая визуализатор. А проснулась, разбуженная внезапным зуммером комма. Ответила, не успев сообразить, кто вызывает:
– Слушаю!
