— Это моя перчатка! Верни немедленно! — набросилась я на воровку. Она обернулась, и я увидела ее перекошенное от злобы акулье лицо.
— Марта!
Воровка отпрянула, тяжело дыша и по-прежнему не отдавая мне перчатку.
— Ты? Элла? Ты все еще жива?
— Не надейся, жива. Не с твоей помощью.
Марта горько хохотнула, и ее смех моментально сменился лающим кашлем.
— Я же говорила тебе, что ты живучая.
— А где остальные? Франсин… Шона…
— Откуда мне знать? — равнодушно ответила Марта. — Они меня тормозили.
Услышав это, я ощетинилась:
— Они были хорошими подругами. Сделали мне подарок — ткань и все необходимое, чтобы я могла сшить себе платье.
— Ага, знаменитое Освободительное платье, — ехидно отозвалась Марта. — Они считали себя такими хитрыми, проворачивая это за моей спиной. Конечно, я с самого начала все знала. Ну, и как тебе сейчас нравится освобождение?
— Отдай мою перчатку. — Я вскипела от злости.
— Дай мне немного хлеба!
— Как ты меня учила? «Думай о себе, и больше ни о ком!» Я, мне, мое — правильно? Ты смеялась над Розой, когда она делилась своим хлебом, а теперь меня просишь, чтобы я поделилась моим с тобой?
Марта как-то мигом сдулась и больше не походила на акулу. Не походила даже на портниху, набиравшуюся опыта в лучших модных салонах и весь день грозно кричавшую: «Булавки!»
— Не поминай старое, — сказала она. — Я с голода умираю, а у тебя хлеб есть. Как поступила бы сейчас твоя драгоценная Роза?
Что сделала бы Роза?
Роза начала бы рассказывать историю о необитаемых островах с белым-белым песком, или о финских парных банях, или о булькающих горячих источниках. С помощью одних только слов вызвала в воображении теплые одеяла и горячее питье.
Роза, мне так тебя не хватает.
Я отломила Марте немного хлеба, и она жадно проглотила его. Даже в темноте я чувствовала на себе ее алчный взгляд. Перчатку она так и не отдала. Я спрятала оставшуюся голой руку под пальто.
— А одеждой ты можешь со мной поделиться? — жалобно хныкала Марта. — У тебя ее много, а я выскочила только в том, что успела на ходу из мастерской прихватить.
На Марте кроме платья был надет элегантный кардиган ручной вязки, а поверх него пальто без рукавов — недошитое. Я же хорошо помнила, с каким боем далась мне моя одежда в универмаге, и никакого желания делиться с Мартой не испытывала.
Ночью Марта принялась кашлять еще сильнее, казалось, ее легкие разорвутся в клочья. Я не выдержала, сняла свой шарф и отдала ей.
В бледном свете утра я увидела, как ужасно она выглядит. Ее кончик носа почернел, на щеках тоже появились темные пятна от обморожения. На ногах у Марты были туфли, легкие кожаные мужские полуботинки, примотанные к ноге веревкой. Носков на Марте не было, поэтому ноги у нее стали холодными, как мрамор, и тоже покрылись темными пятнами.
Марта поймала на себе мой взгляд и, устыдившись, отвернулась в сторону.
Утро.
— Подъем! Подъем! Всем строиться! — кричали надзирательницы в открытые двери нашего коровника. В поле зашевелились, начали подниматься немногочисленные, похожие на снеговики фигуры. Гораздо больше осталось неподвижных, занесенных вчерашней метелью бугорков. Шансов выжить у Марты не было никаких, мы обе это прекрасно понимали.
Что сделала бы на моем месте Марта?
Спасалась бы сама и плевала на других.
Что сделала бы Роза?
Ничего. Роза умерла.
Оставался лишь один вопрос: Как в этой ситуации поступит Элла?
— Пойдем, — ворчливо сказала я. — Лучше шевелиться, чем сидеть без движения.
— Надеюсь, никто не заметит меня в таком жутком виде, — простонала Марта. На ней уже была моя шляпа, которую Марта натянула поверх одолженного мной же шарфа, и мой джемпер поверх кардигана, а еще одна перчатка, которую она поочередно надевала то на одну руку, то на другую.
Мы бежали.
На третий день это был уже скорее не бег, а медленная ходьба. Глаза у всех остекленели. Колени дрожали и подгибались. Несчастными выглядели не только полосатые, но и надзирательницы. Снег налипал на башмаки, затрудняя движение. Я держалась из последних сил, которых почти не оставалось. Модный салон, о котором я столько мечтала, уплывал все дальше, а на первый план выходили голод и усталость. Все чаще раздавались выстрелы, которыми надзирательницы добивали упавших заключенных. Если так будет дальше, у наших конвоиров закончатся патроны.
Дорога под ногами была неровной, впереди притаилась большая припорошенная снегом выбоина. Полосатые спотыкались и падали, затем снова выбирались на дорогу. Марта тоже споткнулась, и что-то хрустнуло. Лицо Марты побледнело, и она повалилась на снег, утаскивая меня за собой.
— Моя нога, — всхлипнула она. — Я сломала ногу.
— Не сломала, а подвернула скорее всего, — сказала я, пытаясь поднять ее. — Пойдем, нельзя останавливаться.
— Я не могу двигаться, — вскрикнула она.
— Нельзя здесь оставаться, они тебя пристрелят! — крикнула я в ответ.
К нам приближалась надзирательница. Ее фигура была похожа на черно-белую фотографию: черная шинель, усыпанная белым снегом.
— Ты можешь двигаться, и ты будешь, — прошипела я сквозь стиснутые зубы, подхватывая Марту под руки.
Я побежала, а Марта ковыляла вместе со мной вприпрыжку на одной ноге, плакала и проклинала меня. Она оказалась тяжелой, тащить ее было труднее, чем мешок с цементом. Чтобы как-то ее расшевелить, я принялась рассказывать ей про свой будущий салон, кондитерскую лавку и книжный магазин в Городе Света.
Конечно, эта мечта уже не была такой красивой, когда рядом не стало Розы, чтобы шить со мной платья, есть пирожные или читать мне книги. Теперь Роза стала призраком, памятью. За дни нескончаемого бега сквозь белый снег под белым небом весь окружающий мир, казалось, исчез, и остались одни только фрагменты воспоминаний, и я бежала, погрузившись в их разноцветное лоскутное одеяло…
…Вот дедушка учит меня ездить на велосипеде. Я сажусь на него и падаю. Бабушка велит мне помыть посуду. Бабушка разрешает мне вылизать миску, в которой она замешивала тесто для торта. Мой первый день в школе. Последний день в школе…
Мимо нас, увязая в снегу и спотыкаясь, проходили полосатые. Они обгоняли нас, а мы почти стояли на месте.
— Марта, давай, пожалуйста… шевелись. Ты же знаешь, что будет, если ты перестанешь двигаться.
Неподалеку за нашей спиной показалась надзирательница.
— Иди одна, — всхлипнула Марта. — Оставь меня.
— Если бы ты знала, как мне хочется это сделать, — ответила я, добавив несколько заковыристых словечек, которым научилась от Балки. — Но это не значит, что именно так я и сделаю.
