Оу! Кто-то разбудил меня, толкнув в бок. Сколько я проспала? Минутку? Век? Я оглянулась вокруг. Белка Роза разбудила меня.
Почти четыре! Я суетливо принялась за работу и все еще вытаскивала наметку, когда Марта подошла к нам.
— Ну, дамы, как прошел ваш первый и, возможно, последний рабочий день в моем салоне? Показывай платье, школьница!
Я встряхнула его и передала Марте. Сейчас оно казалось мне зеленой половой тряпкой. Худшим изделием в истории портновского ремесла! Я чувствовала, что все работницы мастерской смотрят. И не могла вздохнуть.
В полной тишине Марта внимательно изучила каждый сантиметр изумрудного шелка. Так же молча подняла его вверх и встряхнула.
— Ну, что ж, — сказала она наконец. — Шить ты умеешь. И даже неплохо. Я-то знаю, мне довелось работать в лучших ателье.
Она щелкнула пальцами, чтобы Кролик показала ей блузку. Женщина побледнела от ужаса, ее руки словно приклеились к ткани. Свою ужасную ошибку она обнаружила одновременно с Мартой.
— Простите, простите, — забормотала она в панике. — Я знаю… рукава… задом наперед. Я переделаю… Позвольте мне остаться… пожалуйста.
— Я предупреждала: в моей мастерской есть место только для одной из вас, — низким, угрожающим тоном произнесла Марта. — Не так ли, школьница?
Мое сердце гулко билось в груди. Я хотела защитить ее, сказать, что это недоразумение, что Кролик устала, перенервничала. Но слова застряли у меня в горле, как бывает во сне, когда хочешь позвать на помощь, но не можешь. Мне было ужасно стыдно, но я молчала.
— Это просто недоразумение, — раздался негромкий застенчивый голос. — Она больше не допустит такой ошибки.
Белка стояла позади Марты, маленькая настороженная, готовая в любой момент сбежать.
Марта проигнорировала слова Розы с таким видом, будто они действительно были беличьим писком.
— Проваливай отсюда, идиотка! — крикнула она Кролику. — Или мне помочь тебе убраться?
Марта замахнулась и сделала шаг вперед. Темная фигура в дальнем конце комнаты зашевелилась и расправила плечи.
Побелев от страха, Кролик бросилась к двери и исчезла за ней. Мы просто смотрели ей вслед, чувствуя себя в относительной безопасности в мастерской.
Когда дверь за Кроликом захлопнулась, Марта глубоко вздохнула, словно говорила: «Разве вы не видите, как мне тяжело?»
Затем взяла мое зеленое платье и направилась в дальний конец комнаты. Очевидно, в примерочную, где Клара примерит его, и станет ясно, получила я работу в мастерской Марты или нет.
— Что с ней будет… с этой женщиной, которую прогнали? — шепнула я сидевшей рядом Лягушке.
— Кто знает? — ответила та, не поднимая головы от своего шерстяного яблочно-зеленого пальто. — Может быть, то же самое, что и с Родой, чье место ты надеешься занять.
Я подождала, но Лягушка больше ничего не сказала, продолжала сосредоточенно шить, стежок за стежком. Из примерочной появилась Марта. Я не отрываясь следила, как она медленно, словно акула, лавируя между швейными машинами, приближалась ко мне. Когда Марта подошла, я встала так быстро, что уронила стул.
— Булавки! — скомандовала она.
Я принялась шарить по столу. Марта открыла свою коробочку, и я по одной положила в нее все двадцать булавок. Затем Марта собрала со стола все оставшиеся лоскутки шелка и мои бумажные выкройки. Лягушка нахмурилась, когда стало ясно, что обрезки ей не достанутся. И я мысленно спросила себя, зачем они ей.
Марта оглядела меня с головы до ног. Под ее взглядом я почувствовала себя так, словно мне душу скребут жесткой проволочной губкой для чистки сковородок. Наконец она неохотно закончила мои муки:
— Покупательница сказала, что платье вышло очаровательным.
Я вздохнула с облегчением.
— В награду она дала мне это. Плюс этой работы — поощрение за качественный труд. — Марта развернула бумагу. Внутри лежал ломоть черствого черного хлеба, тоненько намазанный маргарином. В два раза больше моего дневного пайка.
— Эмм… спасибо, но я не голодна, — поразительно, но я была так испугана, не смогла бы проглотить ни крошки.
— Врунья! Что ты здесь получаешь? Кружку мутной бурды под названием кофе на завтрак и миску коричневой водички под названием суп на ужин. И ты достаточно голодна, чтобы подавить в себе глупые угрызения совести из-за той неумехи, которую я вышвырнула. Ты достаточно голодна для того, чтобы сделать все возможное и выжить. И, поверь, это единственный путь.
Она знала, что я заметила ошибку Кролика. Знала, почему я ничего не сказала. И одобрила.
Стоя прямо передо мной, Марта съела весь кусок хлеба и сказала, облизывая пальцы:
— Смотри и учись, Элла. Смотри и учись.
В ту ночь я почти не спала, а когда все же засыпала, мне снились зеленые платья, плывущие одно за другим на показе мод.
Многие люди смеются над модой. «Это всего лишь одежда», — говорят они.
Верно. Всего лишь одежда. Но никто из тех, что говорили, не ходил голым. Все одевались утром, тщательно подбирая вещи, причем их одежда говорила:
«Эй, я успешный банкир». Или «Я занятая мать». Или «Я уставший учитель»… «Солдат с боевыми наградами»… «Надменный судья»… «Развязная барменша»… «Водитель грузовика»… «Медсестра…».
Этот ряд можно продолжать до бесконечности. Одежда четко дает понять, кто ты такой или кем ты хочешь быть.
Но они говорят: «Как ты можешь беспокоиться о моде, когда есть более важные вещи, например война?»
О, меня очень беспокоит война. Война перевернула всю нашу жизнь. Еще раньше я часами простаивала в магазинных очередях, чтобы оказаться перед пустыми полками. Еще больше времени провела в подвале, куда мы спускались во время бомбежек. Я помню бесконечные военные сводки и как дедушка размечал линии боевых действий на приколотой к кухонной стене карте. Я знала, что скоро будет война. Но сначала она была только разговорами других людей на улицах. Разговорами на уроках истории в школе. Война была тем, что случалось где-то далеко и с другими людьми.
А потом она дошла до моей страны. Моего города.
И привела меня в Биркенау, более известный как Аушвиц-Биркенау. В место, куда попадают, но откуда не возвращаются.
Здесь люди узнают, что одежда — не такая не важная вещь, особенно когда у тебя ее больше нет.
Первое, что Они сделали, когда мы вылезли из вагонов, — приказали раздеться. Спустя несколько минут нас разделили на мужчин и женщин, загнали в какую-то комнату и приказали снять одежду. Прямо там, у всех на глазах. Даже нижнее белье не разрешили оставить.
Одежду сложили в кучи. Без нее мы перестали быть банкирами, учителями, медсестрами, барменшами или водителями грузовиков. Это было страшно и унизительно.
