— В госпитале? А что с ней?
— Воспаление легких, я думаю. Здесь это не лечат. Здесь вообще ничего не лечат.
— Значит, она кашляет?
— Да… немного, но…
— Это слишком опасно, Элла. Мы должны будем несколько часов прятаться и сидеть в полной тишине. Стоит один раз кашлянуть, и нас могут обнаружить. И потом, даже если Роза сможет все это время просидеть тихо, ее не удастся выдать за нормальную девушку, когда мы вновь покажемся на людях. Первый встречный догадается, что такой бледной и тощей может быть только девушка, сбежавшая с этой фабрики смерти!
— Но если одеть ее нормально, шляпку на голову, макияж погуще…
— Прости, Элла, — покачал головой Хенрик. — Поверь, я бы с радостью помог ей бежать, любому помог бы, но не могу. Нужно продолжать борьбу. Те взрывы были только началом. У охранников слишком много автоматов и пулеметов, это так. Значит, нашим необходима помощь извне. Сейчас нам нужно думать о том, как выбраться отсюда, а оказавшись на свободе, мы сразу отправимся за подмогой к одной из армий-освободительниц. А затем возвратимся сюда в сопровождении танковой колонны, и над нами будут лететь наши самолеты, бомбардировщики и штурмовики. И тогда Они задрожат от страха и начнут метаться, как крысы, пытаясь спасти свои жалкие жизни! А мы их…!
Стоя в пару моечного цеха, Хенрик изобразил, как он стреляет по охранникам из автомата.
Ах, какая это была сладостная, сладостная картина! Я сама с наслаждением скосила бы Их всех из автомата и бомбу на Биркенау сбросила. Такую бомбу, чтобы — бах, трах, тарарах! — и не осталось бы здесь ничего!
— Это твой шанс, Элла, — сказал Хенрик. — Но если ты не хочешь…
Договаривать ему было незачем.
— Хорошо, — скрепя сердце согласилась я. — Я сделаю, как ты скажешь.
Я сказала, и сразу же мое сердце запело, взвилось от восторга, а в голове застучало: «Я убираюсь отсюда! Я еду домой!»
Хенрик схватил мою руку и поцеловал ее.
— Я знал, что ты меня не подведешь, — сказал он. — Я сообщу тебе, где и когда мы встречаемся. Мы с тобой станем частью революции, ты и я. Мне нужно, чтобы рядом со мной была ты, мой маленький отважный солдатик! И помни, мы прокричим: «Жизнь!»
В бледном свете ламп моечного цеха Хенрик выглядел таким благородным и таким воодушевленным! Готовым к действиям и любым приключениям. Хенрик был моим шансом на то, чтобы выбраться отсюда и снова начать жить.
— Но ты клянешься, что мы вернемся за Розой? — спросила я. — Что ей нужно всего лишь продержаться, пока мы не придем и не освободим здесь всех?
— Сердцем своим клянусь, — ответил Хенрик, глядя мне прямо в глаза. — Жизнью своей.
Спать в ту ночь я не могла. Представляла, что я на свободе, что иду по полю под звездным небом — не пригибаясь, не скрываясь, не таясь. На мне нормальная одежда, и я вновь человек, а не полосатая.
Мы будем пить чистую воду. Есть настоящий хлеб. Возможно, даже спать в кроватях. Представлять все это было так волнующе, так восхитительно! И мы с Хенриком расскажем всему миру о том, что творится в Биркенау, и все поднимутся на борьбу, и Хенрик сядет в свой танк и поедет спасать Розу и всех остальных, а я буду стоять у него за спиной и размахивать каким-нибудь флагом. Увидев нас, Роза выбежит нам навстречу, тоже размахивая флагом. Впрочем, нет, не флагом. Красной лентой.
«Роза слишком слаба, чтобы бегать», — мрачно напомнил мне мой внутренний голос.
Но мое воображение не желало его слушать, оно рисовало мне, как Роза впрыгивает на танк, и мы несемся на нем через поля к сияющему вдали, как бриллиант, Городу Света. Каким-то образом мы прямо на ходу оказываемся в удивительных, роскошных платьях. Спрыгиваем с танка и привязываем красную ленту к ветке яблони, растущей в парке Города Света…
«Роза не продержится столько времени без тебя», — сказал внутренний голос.
«Это продлится недолго, — возразила я ему. — Всего несколько недель, и освободители уже будут здесь».
Я все ворочалась и ворочалась на соломенной подстилке, за что получила пару пинков от женщин, спавших со мной на одних нарах. Правильно ли я поступаю, оставляя здесь Розу? Конечно, правильно. Было бы глупо погибать здесь вдвоем, ждать. Настроение Карлы вновь переменится, и тогда меня внесут в список, или я заболею, или… Да мало ли что может произойти! План Хенрика — лучшее, что можно придумать в такой ситуации. Нужно действовать, активно звать на помощь освободителей. А Роза… она настолько жертвенная натура, что первой стала бы меня уговаривать бежать с Хенриком, если бы знала. Я абсолютно уверена в этом.
Но внутренний голос не успокаивался, не унимался, и, что страшнее всего, я понимала, что он прав. Розе нужна не только надежда, чтобы дожить до нашего возвращения, ей уход нужен. Помощь.
«Ну, хорошо, — сказала я ему. — Я оставлю Розе не только надежду. Роза не единственная, кто способен к самопожертвованию. Я куплю ей шанс продержаться до нашего возвращения».
Когда в четыре тридцать утра раздался свисток и начали кричать капо, я уже была готова — насторожившаяся, сгорающая от нетерпения, полная решимости. Пользуясь суматохой, всегда царившей перед построением на утреннюю проверку, я, лавируя между барачными блоками, рванула в госпиталь. Пришло время попрощаться с Розой и объяснить ей, куда и почему я исчезаю.
Дверь госпиталя оказалась заперта.
Свистки становились громче. Времени у меня не было.
Я постучала в находившееся рядом с дверью окно, и в нем появилось лицо. Это была медсестра Утка. Я указала ей на дверь. Лицо Утки осталось тупым, без проблеска мысли. Я жестами показала, что мне нужно войти. Никакой реакции.
Я вытащила из-под своей головной повязки пару помятых сигарет.
— Они будут твоими, если ты позволишь мне повидать Розу, — тихо сказала я.
Лицо Утки исчезло, затем появилось вновь, теперь уже в другом окне. Утка изо всех сил налегла на раму, и окно слегка приоткрылось — на щелочку, не больше. Я подошла ближе. Мое дыхание слетало с губ облачками морозного пара.
— Дверь заперта, — покачала головой Утка.
— Я знаю! Так отопри ее!
— Не могу.
Я быстро оглянулась по сторонам. Времени у меня совсем не осталось. Окно было слишком маленьким, чтобы забраться через него внутрь, я никогда в такую дырку не пролезу.
— Тогда скажи ей, чтобы она сюда подошла. Позовешь?
— Не выйдет.
— Ну а хотя бы передать ей на словах ты можешь? Скажи Розе… — А что, собственно, я могу ей сказать? Что я покидаю ее после стольких месяцев, которые мы провели вместе? Что я собираюсь бежать из лагеря? Слишком велика опасность, что Утка раньше времени разболтает об этом повсюду. — Передай ей, что я была здесь, — слабым голосом сказала я. — Передай, что я приду, и… Впрочем, нет… ладно! Вот…
