Судьба рыбешек — быть съеденными. Цель акулы — выжить. Так не лучше ли быть хищником, чем жертвой?
Булавки были слишком толстыми. Не такими булавками-малютками, которыми учила меня пользоваться бабушка при работе с шелком. Потому я не посмела усеять ими всю ткань, чтобы не наделать дыр. За ножницы я тоже взялась не без опаски. Мне всегда нравился звук, с которым они рассекают ткань, и то волнение, которое возникает в процессе. Но на этот раз меня охватил страх. После того как ткань разрезана, ей уже не придашь первоначальный вид, поэтому нужно быть абсолютно уверенным в своем желании доверить ткань этому сверкающему лезвию.
Я оперлась ладонями на крышку стола, дожидаясь, пока руки перестанут дрожать. Резать предстояло стоя, а я уже не держалась на ногах. Бабушка любит кроить прямо на полу, там больше места. Но вряд ли пол в мастерской достаточно чистый. Я разложила шелк на столе и прикрепила к нему булавками бумажную выкройку, я почти готова…
«Когда начнешь кроить, режь серединкой лезвий, длинными ровными движениями…»
Если бы все было так просто. Этот шелк скользил по столу, как змея, ищущая мышь на заросшем травой лугу. Но здесь нет мышей, потому что здесь им нечего есть. Как и нам. Только воздух, пух и пыль.
Кролик посмотрела на ножницы и потянулась к ним. Я подняла ножницы и стала щелкать ими в воздухе, словно перерезая невидимые нити.
— Можно мне?.. — прошептала Кролик, сглотнув.
Я сделала вид, что не слышу. Не знаю почему. Ножницы Кролику я передала только тогда, когда тянуть время стало больше невозможно.
— Спасибо, — произнесла она так, словно я совершила подвиг.
Я сморщилась, когда она неуклюже распорола блузку от знаменитого кутюрье. Зеленую блузу украшал белый кружевной воротничок, напоминающий лапку петрушки.
По моим подсчетам, я закончу кроить и сметывать друг с другом отдельные детали платья примерно к полудню. Обеденного перерыва в Биркенау нет, поэтому, когда именно наступает полдень, не представляется возможным определить точно. Когда я работала под открытым небом, то определяла это по солнцу, которое стояло высоко и светило особенно жарко. Середина между завтраком и ужином. В швейной мастерской без часов на стене время отсчитывали щелчки ножниц, шорохи наматываемой на шпульку нити и ровный стрекот машин. Иногда слышался тонкий металлический звон и следом крик Марты:
— Булавка!
Сидевшие за ее спиной портнихи закатывали глаза и беззвучно, одними губами передразнивали: «Булавка! Булавка! Булавка!»
Темная фигура в дальнем углу стояла неподвижно. Мне даже показалось, что она уснула.
Неожиданно Марта оказалась за моим плечом:
— Закончила, школьница?
— Платье сметано, можно шить, — ответила я.
Марта указала на свободную швейную машину. Я села, дрожащими руками установила шпульку, пропустила нитку в ушко.
Первая примерка в четыре…
Я поставила свою ногу на педаль, приготовилась шить. Игла заходила вверх и вниз слишком быстро, и нитка запуталась. Кровь бросилась мне в лицо, но ничего непоправимого я не натворила.
Я попробовала снова. Уже лучше. Я проверила натяжение нити, отрегулировала скорость, сделала глубокий вдох и начала.
Этот стук был таким знакомым — металлическое жужжание единого механизма. Я снова почувствовала себя дома. Если бы это только было реальностью. Когда бабушка шила, я возилась на полу, поднимая упавшие булавки и обрывки ниток. Своей швейной машине бабушка даже дала имя — Бетти. Бетти была старушкой. Антикварным произведением искусства. На боку у нее красовалась черная эмалевая табличка с золотыми узорами, на ней было выгравировано имя бабушки. Работая на машине, бабушка всегда надевала свои любимые тапочки из молескина с надрезами по центру для ее распухших ступней. Когда она шила, ткань, казалось, сама, словно по волшебству, ровно-ровно ложилась под иглу. Я, конечно, такой магией не обладала, но знала, что у меня за спиной всегда стоит бабушка, в любой момент готовая прийти на помощь.
На ткань капнула слеза. Шелк в тусклом свете казался ядовито-зеленым. Я шмыгнула носом. Сейчас не время углубляться в воспоминания. Нужно просто сосредоточиться и шить, строчка за строчкой. Сначала лиф, затем юбку, рукава и плечики.
Прострочив очередной шов, я каждый раз вскакивала из-за машины и шла к Белке, чтобы отутюжить ткань. Это секрет хорошего результата, о нем известно даже новичкам.
Утюг в мастерской был электрическим, подсоединенным к свисавшему с потолка проводу. Я молилась о том, чтобы он не оказался слишком горячим и не прожег тонкую шелковую ткань. Особенно потому, что Белка, кажется, вообще не умела обращаться с ним. Может, она никогда в жизни не выполняла работу по дому самостоятельно.
— Ты раньше гладила одежду? — спросила я, в первый раз подойдя к ней.
Белка жалобно улыбнулась и покачала головой:
— Утюг очень тяжелый. И горячий.
— Да кто бы только мог подумать? — притворно удивилась я.
Белка взяла у меня платье и плюнула на утюг, проверяя, насколько он горячий. Слюна зашипела, и девушка, поправив термостат, отгладила платье с удивительной ловкостью.
— Спасибо, — ответила я.
Белка протянула мне раскрытую ладонь, словно требуя плату за свою работу, потом хихикнула:
— Просто шучу. Я Роза.
Услышать имя вместо номера здесь было все равно что развязывать атласный бант на коробочке с драгоценным подарком.
— Элла.
— На самом деле я не принцесса.
— И я.
— Я всего лишь графиня, — усмехнулась Роза.
Марта вежливо кашлянула. Нужно вернуться к работе.
Каждые несколько минут я тайком поглядывала на Кролика. Она сосредоточенно строчила, низко склонившись над машиной.
Боже, неужели она не замечает, что допустила ошибку? Швы она распустила хорошо, но рукава пришивает совершенно неправильно, задом наперед. Надеть такую блузку смог бы только человек со сломанными руками.
— Эй! — Имени ее я не знала, а на Кролика она, скорее всего, не откликнулась бы. — Эй, ты!
Она подняла голову, и тут я вспомнила предупреждение Марты: «Работа у меня есть только для одной из вас».
И эта работа должна достаться мне. Я не собираюсь барахтаться в грязи с другими безымянными неудачниками. У меня есть способности. Талант. Амбиции. Разве я не заслуживаю приличной работы и шанса подняться? Бабушке бы не понравилось смотреть на то, как я проигрываю. Она ждет меня дома. Я должна выжить и добиться успеха. А Кролик должна научиться защищать себя самостоятельно. Поэтому я отвернулась от испорченной блузки и покачала головой — нет, ничего.
И Кролик продолжила дальше портить блузку. Я отпарила складки на платье, вшила «молнию» и начала вручную прошивать самый аккуратный за всю историю мира вырез. Моя голова клонилась все ниже и ниже. Так хотелось просто закрыть глаза и немного поспать. Когда я нормально высыпалась в последний раз? Три с лишним недели тому назад. Может быть, мне правда стоит немного вздремнуть?
