Мне было очень странно видеть Розу такой неуверенной в себе.
— Разумеется. Нужно просто надеяться, помнишь? Алая лента — вот что тебе поможет.
Боюсь, что у меня это прозвучало далеко не так убедительно, как в свое время у Розы.
— Я хочу, чтобы ты оставила ленту у себя как повязку, — сказала Роза.
— Нет, мне нужно тренировать руку. Держать ее все время перевязанной нельзя.
— Но и спешить тоже нельзя. Постепенно, медленно. Только тогда твоя рука полностью восстановится. Ты вновь сможешь шить, я уверена.
Сама я уверена в этом не была. Зная о том, какими опухшими и неподвижными остаются мои пальцы, я опасалась, что моя карьера портнихи закончена.
У Розы появился приятель. Это было столь же невероятно, как и подарки, которые я получала от надзирательницы.
Этим приятелем был садовник. Сад в лагере? Просто одна эта мысль уже кажется достаточно фантастической, как сказка. Если бы Роза однажды сказала мне, что подружилась не с садовником, а, например, с драконом, я удивилась бы не больше. Однако оказалось, что посреди выжженной солнцем пустыни Биркенау на самом деле есть клочок возделанной земли и он действительно называется садом.
Этот сад пропалывал и поливал один полосатый — такой древний, что ему было, наверное, не меньше полусотни лет.
Мне он напоминал черепаху — медлительную, морщинистую и скучную. Ноги у него были такими кривыми, что между ними легко можно было засунуть бельевую корзину, а спина такой гнутой, что на нее встала бы еще одна корзина.
Эту седую развалину Роза очаровала сразу же, как только подошла и начала восхищаться тем, что ему удается выращивать прекрасные овощи в таких неблагоприятных условиях, как пропитанный пеплом воздух Биркенау. Совершенно очевидно, что местные надзирательницы очень любили свежие овощи и фрукты. Я полагаю, они им были очень нужны как противоядие после огромного количества пирожных и сладкого вина.
Главной гордостью и радостью Черепахи был довольно чахлый и низенький розовый куст. Однажды Розе была оказана великая честь — ей позволили наклониться и понюхать, как пахнут маленькие, распустившиеся на этом кустике, красные цветочки. Между собой они почти не разговаривали, если не считать комплиментов Розы и сопения садовника. Увидев ее, Черепаха всегда вежливо приподнимал козырек своей полосатой кепки, словно Роза действительно была настоящей графиней, а он служил у нее садовником.
— Наш старший садовник, — вспоминала Роза, — поспорил со своим коллегой из другого поместья, кому из них удастся первым вырастить на следующий год зеленый горошек. Видела бы ты, какой счет мы потом получили за электричество, ушедшее на обогрев наших теплиц!
Я Розу не перебивала, и сказки ее пропускала мимо ушей, лишь смотрела во все глаза на спелые овощи и мечтала о том, чтобы съесть их все.
Лето закончилось, о его смерти нам сообщили катавшиеся с шелестом между барачными блоками пожелтевшие березовые листочки. Роскошных красок осени в Биркенау мы не видели, здесь все было серым — низкое хмурое небо над головой, серое тоскливое настроение, серое, сохнущее на веревках белье. А потом пришли дожди, они лили, почти не переставая, день за днем, день за днем.
Когда дождь впервые застал нас с Розой во время работы, мы начали снимать белье с веревок, чтобы унести его назад, под крышу. Проходившая мимо надзирательница увидела нас и крикнула, замахав на нас руками:
— Вы что делаете, идиотки? Оставьте его сохнуть!
— Н-но дождь?
— А вы что, думаете, что для вас всегда солнце светить будет? Чтобы вы грелись на нем весь день? — кричала она.
— Нелогично оставлять белье сохнуть под дождем, — негромко заметила я, обращаясь к Розе, а она мечтательно ответила, витая, как всегда, в облаках:
— Эх, были бы у нас маленькие мышки с зонтиками, мы бы их тогда усадили вдоль всей веревки.
Со сказочной логикой Розы я спорить не стала, с логикой надзирательницы тоже, поэтому мы повесили назад снятое белье и стали наблюдать за тем, как оно мокнет под дождем. Уже похолодало, поэтому среди белья было много плотных шерстяных панталон, которые полагались по уставу нашим надзирательницам. Тяжелые сами по себе, эти панталоны, намокнув, становились просто неподъемными. Кроме того, на веревке висели сейчас шерстяные нательные рубашки, уродливые теплые кальсоны и трусы — все, как на подбор, унылого, серого цвета. Но мы с Розой и на эту серость с радостью согласились бы, потому что нам, как и всем полосатым, вообще не полагалось никакого нижнего белья. Хочу заметить, что по нормальному белью и одежде я тосковала, пожалуй, так же сильно, как по плотно набитому желудку.
Дождь продолжался, и мы с Розой попытались хоть как-то укрыться от него, прижавшись к стене. Другая надзирательница увидела это и крикнула, чтобы мы прекратили там околачиваться. Нам ничего не оставалось кроме как выйти под дождь и стоять, отогревая дыханием пальцы.
— Зато помоемся, — стуча зубами от холода, заметила Роза. Она стала серой, как белье на веревках, лишь на щеках у нее проступили красные пятна лихорадки.
К тому времени, когда Гиена выглянула из дверей и позвала нас внутрь, мы с Розой успели продрогнуть до костей. Я пыталась согреть Розу, обняв ее и крепко прижав к себе.
— Я слышу, как бьется твое сердце, — сказала она.
Роза придумала способ отвлечь меня от безрадостных мыслей и поднять мое настроение. Она заставила меня думать о платьях.
Однажды утром, преодолев неожиданный приступ кашля, она сказала:
— Расскажи мне, какое платье, по-твоему, больше всего подойдет для этого места?
— Что ты имеешь в виду? Платье, в котором стоило бы возиться со стираным бельем?
— Нет. Платье, которое подошло бы к здешнему пейзажу и к тем чувствам, которые ты испытываешь.
Эта идея показалась мне странной. Чем-то вроде сказочных историй, которые бесконечно рассказывала Роза. Но она заставила фантазию заработать. Я вытащила красную ленту из своего потайного кармашка, начала перебирать в своей здоровой руке и мысленно представлять себе это платье, а затем заговорила, пытаясь описать как можно точнее.
— Оно… подожди, я внимательнее присмотрюсь… да, из мягкой серой ткани, смеси шерсти и шелка. Воротничок свободный, круглый, высокий, под горло. Юбка длинная, рукава тоже длинные, с кружевами от запястья и почти до пола. Фурнитура — тяжелые металлические кнопки на подоле, которые будут оттягивать все платье книзу. На груди, как туман, тонкое кружево с серебряными стразами. А на плечах… на плечах облачко из перьев марабу.
— О, ты так красочно рассказываешь, Элла! — восхищенно воскликнула Роза. — Я это платье как будто увидела. Ты его обязательно сошьешь, когда мы откроем свой салон. А потом устроим показ своей коллекции осень — зима, и зрители будут замирать от восторга, сидя на своих креслах вдоль подиума. Заказов на наши модели поступит столько, что части покупателей мы будем вынуждены просто отказать… Прошу прощения, миледи. Мои извинения, ваше высочество. На сегодня прием заказов закончен!
