— Тщательнее косынки трите, тщательнее! — завывала Гиена.
Медведица тычками в спину гнала нас с Розой к выходу. Я сделала еще одну попытку зацепиться за возможность работать под крышей, а не на открытом воздухе, и сказала:
— Послушайте, мы знаем, что здесь у вас одежду не только стирают, но и чинят, штопают. В две смены причем, дневную и ночную. Мы с Розой профессиональные швеи и прекрасно можем справиться с подобного рода работой. Я, например, шила для Мадам Г.
Медведица остановилась возле огромной плетеной корзины, что-то вытащила из нее и швырнула в меня. Мне по лицу шлепнули мокрые, холодные панталоны. Гиена засмеялась. Я отлепила от себя мокрые панталоны и крепко ухватила их здоровой рукой. Я была почти готова швырнуть их обратно в Медведицу.
Роза быстро вмешалась:
— Вы хотите, чтобы мы развесили белье? Чудесно. Сегодня хороший свежий денек, вы тоже так считаете? Нам потребуются только прищепки… и еще, будьте так любезны, покажите нам, где нам найти веревки для сушки белья… Изумительно.
Аристократическая речь и вежливость Розы ввели нашу новую начальницу в ступор. Медведица молча пожевала губами, затем ткнула ногой корзину и что-то невнятно хрюкнула, глядя на Гиену, которая сказала нам:
— Пойдемте, я покажу вам площадку для сушки белья. Она так и называется — для сушки, — даже если на улице дождь льет как из ведра. А вот здесь прищепки. Полно прищепок, цепляйте их, куда хотите. Вот смотрите! — Тут Гиена прицепила себе две прищепки к мочкам ушей, еще одну на нос и снова рассмеялась.
Я не знала, смеяться мне или плакать. И можно ли быть слишком сумасшедшим в таком безумном месте, как Биркенау?
Поначалу новая работа тяжелой мне не показалась. Самые большие бельевые корзины были на колесиках. Нам с Розой нужно было выкатывать их на площадку для сушки, развешивать белье, крепить его прищепками, а затем стоять, помирая от скуки, и ждать, пока оно высохнет. У меня все получалось неуклюже, потому что я до сих пор не могла шевелить пальцами поврежденной руки, поэтому Розе приходилось помогать мне. Не раз и не два мокрое белье падало у нас на землю, и тогда мы отряхивали его, как могли, и все равно вешали на веревку.
Наши руки ломило от усталости, ушибы и царапины плохо заживали, но все это пустяки. Благодаря щедрой взятке, которую мы дали Балке, она пристроила нас на работу в моечный цех буквально на следующий день после того, как Марта выгнала нас из своей швейной мастерской. Работа в моечном цеху, по стандартам Биркенау, считалась довольно легкой, хотя и намного уступала «элитным» местам в универмаге, на кухне или в швейной мастерской.
Но самое главное, мы с Розой были живы и нам по-прежнему светило солнце.
* * *
В просветах между хлопающими на ветру простынями мы могли видеть то, что происходит за колючей проволокой Биркенау, где фермеры, свободные люди, убирали урожай. Лето почти закончилось, а за опустевшими, сжатыми полями показалась цепочка клубов дыма.
— Поезд идет, — сказала я. — Сейчас их стало меньше приходить, чем раньше, верно?
Роза посмотрела на небо:
— Я вижу дракона, фею, кубок, а если слегка прищуриться, то эти клубы напоминают корону.
— Или пирог… с мясом.
— Или пирог… — со вздохом согласилась Роза.
С площадки для просушки белья мы могли разглядеть даже крыши далеких домов и магазинов. Внешний мир никуда не исчез, он продолжал существовать! И было приятно надеяться на то, что где-то за много-много километров отсюда моя бабушка и дедушка смотрят из окна и думают обо мне.
Вместо того чтобы мучиться мыслями о попавшей в здешнюю швейную мастерскую машине по имени Бетти, мне нравилось представлять, как бабушка и дедушка сидят за столом в нашей кухне и едят. У наших кухонных стульев очень забавные сиденья. Когда на них садишься, они издают странный, шипящий и довольно неприличный звук. Мы все об этом знаем, но тем не менее дедушка каждый раз с притворным испугом восклицает: «Это не я!»
Когда поспевает чайник, на столе появляются толстые ломти хлеба и вазочка с медом, вареные яйца и маленькие, очень соленые бараньи колбаски. Потом торт. Я никак не могла решить, какой торт съесть первым после окончания войны и возвращения домой. И надеюсь, что кондитерская лавка с самыми разными тортами непременно будет рядом с моим модным салоном, который я открою в Городе Света.
Роза сказала, что такая лавка там будет. И уверенно предсказала, что там мы будем покупать пирожные с глазурью. Много пирожных. Я, конечно, понимала, что Роза все это выдумывает, но она так убедительно рассказывала про те пирожные, что я буквально видела их как наяву.
Открывавшийся с площадки для сушки белья вид и мысли о еде заставили меня затосковать о свободе. Роза если и тосковала о ней, то не так сильно, как я. Розе было легче — она в любой момент могла сбежать из Биркенау в удивительную сказочную страну, которая постоянно находилась у нее в голове. Она часами рассказывала мне выдуманные истории о своей жизни в графском дворце, о своей матери, которая то пишет замечательные книги, то танцует со всякими герцогами и маркизами, а ее отец дерется рано поутру на дуэлях, а после полудня уже воюет на танке. И обо всем этом Роза сочиняла так убедительно, что я невольно начинала верить ей, хотя и знала, что все это выдумки.
Однако самую удивительную, потрясающую историю я услышала тем летом не от Розы, и, что самое невероятное, эта фантастическая история оказалась чистой правдой. А героиней ее была… кто бы вы думали? Марта!
Истории, которые рассказывала Роза, работавших в моечном цеху женщин нисколько не увлекали. До того как попасть в Биркенау, все они были заняты на тяжелой работе где-то в крупных промышленных прачечных, на заводах, фабриках или на судоверфях. Из таких же работниц, кстати, была и наша блоковая, Балка. Эти женщины легко бросались ужасными ругательствами (я таких слов даже мысленно произносить никогда не решалась) и сплетали их в замысловатые длинные конструкции — образные, выразительные и совершенно неприличные.
— Какой кладезь для писателя их разговоры, — сказала мне Роза. — И как жаль, что у меня нет карандаша и бумаги, чтобы записывать их.
Пойманному в Биркенау с письменными принадлежностями автоматически выносится смертный приговор, без исключений.
Прачек не интересовали все эти великаны-людоеды, принцессы, сокровища, магия.
Они любили слухи и сплетни в основном о наших лагерных надзирательницах, причем чем грязнее, чем скандальнее сплетня, там интереснее. Их приходилось выслушивать и нам с Розой, поэтому очень скоро мы узнали, кто в кого влюблен, кто с кем дружит и кто кого ненавидит. Были в курсе, кто из надзирательниц вскоре получит повышение, какая надзирательница беременна и от кого. Мне это все казалось ужасным. Но однажды в разговорах всплыло имя Марты.
И это стало интересным.
— Ты имеешь в виду Марту из швейной мастерской? — спросила я. — С таким острым носом, что об него можно ногти обтачивать?
