В темноте я услышала шуршание соломы и чьи-то приглушенные всхлипывания. Почувствовала, как что-то поползло по шее. Вошь. Эти мелкие твари любили забиваться в царапины на нашей коже и кишели в швах наших полосатых роб. Пили нашу кровь, пока их от нее не раздувало. Я шлепнула себя по шее, превратив вошь в крохотное кровавое пятнышко.
— Мы не обязаны здесь находиться, — сказала Роза. — В любое время мы можем убежать в придуманную историю.
— Не надо больше историй, — поежилась я. — Не сегодня. Прости, Роза, я виновата. Очень виновата. Заставила тебя вышивать тот подсолнух, хотя ты знала, что это неправильно. Ты всегда знала, что мы творим свои чудеса не для тех людей. Наши таланты не должны служить им. Они этого не заслуживают.
— Красота всегда остается красотой, — сказала она.
— Красивые вещи не для… кусков дерьма! Что? Почему ты смеешься?
— Извини, ничего не могу с собой поделать, — сдавленным голосом фыркнула Роза. — Просто представила себе Мадам в образе огромной какашки в роскошном платье, которая болтается, взяв коменданта под руку. Омерзительное и потешное зрелище! И все-таки я сделаю из тебя писательницу!
— Рада, что тебя что-то еще может смешить, — мрачно процедила я.
Роза захихикала еще сильнее. И так заразительно, что я тоже засмеялась. Безуспешно мы пытались справиться со своим смехом, который разбирает и сводит с ума. Уже начали болеть ребра, но мы все продолжали смеяться. Ясно, что ничего смешного в этом не было, и счастливее мы от этого не станем. В конце концов, мы крепко обнялись и лежали, пока бессмысленная тряска не прекратилась.
А когда мы наконец успокоились, Роза длинно, глубоко вдохнула и шепнула мне:
— Бедная моя. Знаешь, я приготовила тебе подарок.
Она нащупала в темноте мою руку и вложила мне в ладонь что-то мягкое.
— Что это? — шепнула я в ответ.
— Лента. Утром ее рассмотришь. Красивая вещица, специально для тебя.
— Роза, но это же… шелк, я на ощупь чувствую. Сколько же ты заплатила за эту ленту? Ты же никогда не умела добывать сигареты для обмена.
— Можешь гордиться мной, Элла. — По тону Розы я поняла, что она улыбается. — Я украла эту ленту в универмаге.
— Украла?
— Тсс! Не так громко, услышат!
— Хмм… подожди-ка, кажется, я помню, как одна юная симпатичная особа говорила мне, что воровать нехорошо?
— Забудь, — ответила Роза. — Спрячь ленту и помни, что скоро настанет время, когда у нас будет сколько хочешь лент. И мы с тобой поедем в Город Света и там привяжем эту твою ленточку на ветку дерева, на счастье. Давай будем надеяться, что так все и будет.
Надеяться. Опять это слово.
* * *
В Биркенау ты никогда не можешь сказать, что видела хороший сон. Такие сны здесь разве что мертвым снятся. Вот и сегодня я на несколько часов погрузилась в тяжелое забытье без сновидений, а едва проснувшись, схватилась за ленту.
В центре барачного блока замигала, оживая, электрическая лампочка, затем раздался резкий свисток Балки и ее традиционный крик:
— Подъем! Поднимайтесь, ленивые кобылы! На выход! Встречайте новый день в этом раю!
Теперь, в ярком свете, я увидела, что лента, которую дала мне Роза, — красная. Я спрятала ее в потайной кармашек на внутренней стороне своей робы. Затем спустилась с нар, задержалась, чтобы вытащить ленту и еще раз полюбоваться на нее. Снова спрятала.
После подъема мы, как всегда, бегом отправлялись в туалетный блок — сражаться за место на унитазе и возле умывальника. Оттуда — на плац, на проверку. Дома я, встав с постели, умывалась теплой водой, потом надевала на себя чистое платье и, перед тем как уйти в школу, чинно садилась завтракать вместе с бабушкой и дедушкой. Теперь же я превратилась в испуганное животное, которое не имеет даже такой роскоши, как полотенце, чтобы вытереть лицо.
После туалета мы выбегали на утреннюю проверку и выстраивались колоннами по пять человек в ряд. Здесь нас были тысячи и тысячи — все в полосатых робах, все изможденные и оборванные, и все, как один, безымянные — только номер да цветной винкель на груди. Я не смогла удержаться. Я хорошо понимала, что совершаю глупость, которая дорого может мне обойтись, но все-таки осторожно вытащила из потайного кармашка красную ленту и завязала бантом у себя на шее. Завязала и впервые после прибытия в Биркенау почувствовала себя живой. Теперь это была я, а не просто еще одна из толпы.
Впрочем, поскольку я была всего лишь глупой, но не совсем сумасшедшей, я подтянула верхний край своего полосатого платья, чтобы прикрыть, спрятать ленточку.
Я повернула голову, нашла взглядом Розу и подмигнула ей. Она подмигнула мне в ответ. То, что я сделала с лентой, она не видела. А тем временем над крышами барачных блоков и колючей проволокой изгородей разгорался красивейший рассвет, окрашенный в нежные розовые тона. Он подкрасил плывущие по небу облака, обещавшие сегодня желанную прохладу, а может быть, даже долгожданный освежающий дождь.
Я почти не обращала внимания на проверку, которая по своему обыкновению тянулась и тянулась до бесконечности. Как всегда, перекличку вели и считали нас по головам капо, а надзирательницы стояли в стороне — зевали, жаловались на то, что ужасно устали и как трудно каждый день вставать в такую рань. Затем одна из надзирательниц отделилась от их черной стаи и решила для разминки пройтись вдоль нашего строя. Как и все остальные, я сразу подобралась и приняла нужную стойку — подбородок поднят, глаза опущены книзу. Сторожевые овчарки тоже присутствовали на проверке, сидели рядом со своими хозяйками, голодные и злые.
Я вдруг почувствовала пробившийся сквозь привычную вонь Биркенау аромат духов. Тяжелый, приторно-сладкий. Такими духами могла бы пользоваться женщина, собирающаяся в прокуренный ночной клуб, но никак не надзирательница концлагеря, идущая на проверку в пять часов утра.
Духи «Синий вечер». Карла.
Она остановилась передо мной, и у меня защипало в носу, таким сильным был этот запах. Я неподвижно уставилась взглядом на блестящие пуговицы ее мундира.
И тут я вспомнила о ленте, и у меня екнуло сердце. Бантик. Но ведь он завязан так низко, чтобы со стороны не увидеть, да? Не должна она его заметить, не должна. Кроме того, это же Карла. Может быть, она специально подошла ко мне, чтобы поздравить с успехом, который имело мое платье у Мадам? Или собирается передать мне новый заказ от комендантши.
Все правильно, пора готовиться к осени. К светлым волосам Мадам очень подойдет что-нибудь цвета красной ржавчины.
Так я пыталась успокоить себя, скрипнула кожаная перчатка Карлы. Она протянула руку и оттянула вниз верхний край моего похожего на полосатый мешок платья.
— Что это? — вкрадчиво спросила она. — Отвечай! Что это?
— Лента.
— Лента. Да, я это вижу. Я хочу знать, зачем ты ее надела?
