— Здесь это не воровство, а заимствование.
— Воровство.
— Ну и что?
— Как это что? Тебя никогда не учили, что воровать нехорошо?
Я едва не расхохоталась в ответ. Конечно, я знала, что воровать нехорошо, и, между прочим, я никогда ничего не оставляю себе, когда меня посылают в лавку. Никогда не крала ничего, кроме пары катушек ниток из бабушкиной коробки. Хотя был случай, когда она поймала меня со своим кошельком в руках и прочитала мне длинную лекцию об уважении чужой собственности. Я напрасно пыталась объяснить, что взяла поиграть ее кошелек, и это была чистая правда. Кошелек был из крокодиловой кожи со звонко щелкавшими застежками снаружи, красной подкладкой внутри и слегка заржавевшей «молнией» на кармашке для мелочи. Крокодил, опасный зверь, стремительный, способный проглотить все что угодно.
— Они украли все, что у меня было, — сказала я. — Это тоже нехорошо. Ты собираешься доложить обо мне?
— Конечно, нет! — брезгливо откликнулась Роза, а после небольшой паузы спросила со своим неподражаемым аристократическим акцентом: — Разве ты не хочешь взглянуть на него, прежде чем вернуть обратно?
— Если я верну его обратно, — уточнила я, передавая журнал Розе.
Она нежно погладила глянцевую обложку.
— Моя мама была в отчаянии от того, что я читаю эту ерунду, так она его назвала. Говорила, что мне стоит читать хорошие книги или писать их.
— Твоя мама называла «Модный календарь» ерундой? Здесь же пишут обо всех новых фасонах, печатают обзоры и письма читателей, прикладывают выкройки и фотографии…
— Да знаю! — рассмеялась Роза. — Классный журнал. И там есть другие цвета, кроме коричневого.
— Гасим свет! — завопила снизу Балка.
Из коричневого в черное, во тьму. Что теперь делать с журналом? Я начала бояться, что меня обвинят в воровстве… Что они сделают дальше? Ничего хорошего. До сих пор я знала только одну главную, и Марта казалась еще человечной.
Быстро-быстро думай о чем-нибудь другом, о шитье.
— Эй, Роза, — тихонько сказала я. — Спасибо тебе за сегодняшний совет насчет лацканов.
— Пожалуйста.
— Где ты научилась шить?
— Я? К нам во дворец приходила одна леди, чтобы давать уроки, вот у нее и научилась. Когда я была маленькой, то мечтала стать хозяйкой салона модной одежды. Или книжного магазина. Или владелицей зоопарка. Желания быстро менялись.
Я повернулась на матрасе. Нет, не может Роза быть хозяйкой салона модной одежды, это моя мечта! И как глупо с ее стороны притворяться, будто жила в настоящем дворце!
— Элла, — спустя несколько минут прошептала Роза.
— Что?
— Спокойной ночи.
— И тебе.
Спокойной ночи. Эти слова не для Биркенау.
Пауза.
— Элла, рассказать тебе сказку на ночь?
— Нет.
Еще пауза.
— Элла…
— Ну, что еще? — Я повернулась на комковатом соломенном матрасе.
— Я рада, что встретила тебя здесь, — раздался голос Розы в темноте. — Хлеб — это хорошо, но друзья лучше.
Спать я не могла. Это не были угрызения совести из-за кражи… то есть заимствования. И это не был голод. Я не могла уснуть, потому что Роза храпела. Не раскатисто, как мой дед в соседней комнате. Это было тихое сопение, которое было бы даже милым, если бы она не лежала рядом.
Как на моем месте поступила бы Марта?
Ткнула бы ее под ребра.
— Мм, щекотно, — пробормотала Роза, не просыпаясь.
Я лежала без сна, запрещая себе думать о чем-либо, кроме будущей вышивки на жакете.
Свисток, как всегда, раздался в половину пятого. Мы соскочили с коек и помчались на перекличку. Этот свисток раздавался дважды в день, утром и вечером, всех полосатых пересчитывали, чтобы убедиться, что никто не сбежал ночью. Хотя побег на волю был фантастикой. У охранников были списки. Имен в этих списках не было, имена есть только у людей, у нас же были номера. Они были на нашивке над левым карманом робы у каждого полосатого.
Кроме номеров на робе имелся винкель — пришитый рядом с номером треугольный кусочек ткани. Винкели различались по цвету, и каждый цвет говорил, почему Они решили, что ты недостоин больше жить в нормальном мире.
У большинства капо винкели были зелеными. Это означало, что до попадания в Биркенау они были уголовниками. Значок Розы был красным, и он говорил, что она — политический враг. Это казалось безумием. Какую политическую угрозу могла представлять эта глупенькая фантазерка? Еще Они терпеть не могли любителей читать книги. Так же как и людей моей веры. За то, что ты поклоняешься «неправильному» богу, тебе полагалось носить шестиугольную желтую звезду. Она напоминала те звездочки, что мы получали в школе за хорошую работу, но эта звезда означала, что ты занимаешь самую нижнюю ступеньку лагерной лестницы. Желтые звезды были у большинства полосатых, и с такими обращались хуже всего. Мы были людьми только наполовину. Меньше чем людьми. Расходным материалом.
Я ненавидела свою звезду. Я ненавидела винкели и списки. Ненавидела, что одни люди запирают других людей и вешают на них ярлык: ты другой. И как только ярлык наклеен, другие могут обращаться с тобой как с вещью. Это так глупо. Я не винкель или номер. Я Элла!
Поначалу такая практика не казалась трагедией. Все начиналось с мелочей. Нас просто последними включали в состав школьных спортивных команд (потому что ваш народ не пригоден для работы в команде). Занижали оценки на экзаменах (ты и такие, как ты, списываете друг у друга, поэтому у вашего брата такие высокие оценки). Потом учителя перестали замечать меня в классе, когда я тянула руку, чтобы ответить (Кто-нибудь знает ответ? Кто-нибудь? Кто-нибудь?).
И вскоре мелочи превратились в вещи посерьезнее.
Однажды на уроке учитель заставил одного мальчика выйти к доске и перед всем классом измерил ему голову.
— Посмотрите на цвет его кожи! — Учитель усмехнулся. — И измерения черепа тоже подтверждают: он принадлежит к неправильной расе. Низшей!
Я ерзала за партой, но боялась возразить, потому что после него к доске могли вызвать меня.
Однажды утром на школьном собрании директор объявил, что правила приема учеников изменились. «Ученики, которых я сейчас назову, должны встать и немедленно покинуть школу…»
У него был список. В списке было мое имя. Еще никогда в жизни я не была так сильно смущена, как в ту минуту, когда покидала школу, чувствуя на себе сотни взглядов. Когда я пришла домой и обо всем рассказала, дедушка пригрозил оторвать нашему директору голову и спустить ее в унитаз. Бабушка его от этого отговорила. Все закончилось тем, что меня перевели в другую школу для детей из списков.
