— А я о чем? — бурчит Эрик. — Я играл в пяти школьных постановках. А сколько ты срежиссировала?
Я закипаю. Меня бесит, что его слова вообще на меня действуют. Все знают, что я ставлю школьный мюзикл в первый раз.
— Да брось, Эрик, — подает голос Лайла. Ее лицо пылает. — Она мне все время делает замечания.
— Какие, например? — спрашивает он. — «Улыбайся шире»?
— Ну все, хватит! — чеканю я, и в голосе звучат стальные нотки. — Не будем больше тратить на это время. Порепетируйте реплики сами, и прогоним еще раз.
Они медленно занимают свои места. Рокко и Лайла то и дело поглядывают в мою сторону. Не двигается лишь Эрик. Он уставился на меня так, словно у нас с ним поединок. Я отступаю назад и плюхаюсь на сиденье. Дышу часто-часто, лицо все еще горит. Как же меня это бесит.
Я стараюсь не выделять любимчиков, но Лайла и правда лучше всех, ей почти не о чем делать замечания. Разве я виновата, что она все так быстро схватывает? И боже мой, Эрик не мог, что ли, поговорить со мной после репетиции? Так на меня наезжает перед всеми — явно хочет показать, что я понятия не имею, что делаю.
— О чем задумалась?
Я подскакиваю и оборачиваюсь. Передо мной стоит Джесс. На шее у него, как обычно, болтаются наушники, в руке он держит блокнот. Он уже вычеркнул из своего списка половину заметок. Вот понтовщик. А у меня их всегда столько, что, видимо, я с ними и к премьере не разделаюсь.
— Да вот, думаю, сколько всего еще надо успеть. — Я обхватываю живот руками. — Доделать костюмы, выучить слова, довести до ума хореографию… Такое чувство, что время просто летит. Не успеем оглянуться, и наступит декабрь.
— Так всегда. — Джесс бросает взгляд на сцену. Мисс Клейн что-то быстро говорит Эрику и Лайле, и они внимательно слушают. Когда она им делает замечания, они хотя бы не возникают. — В следующем году покажется еще быстрее, вот увидишь.
— Наверное. — Я запускаю руку в волосы и легонько вздыхаю. — Думаешь, Лину-Мануэлю Миранде тоже так казалось перед премьерой «Гамильтона» на Бродвее?
Джесс изгибает бровь, но если он и думает, что я понтуюсь, то вслух ничего не произносит.
— Я думаю, что время для всех летит быстро. Даже для Лина-Мануэля Миранды. У него каждый вечер были представления, да? Я уверен, что к последнему ему казалось, что он только начал, а уже пора передавать роль следующему… как его?
— Ага, Хавьеру Муньосу. — Я бросаю на него взгляд. — Он отличный актер.
Джесс пожимает плечами.
— Вроде ничего.
Я удивленно вскидываю бровь. Может, я самую чуточку предвзята к Хавьеру Муньосу, потому что он ВИЧ-инфицирован, но все равно. Как Джесс может говорить, что он всего лишь ничего?
— Ты, наверное, не видел, как он играет, — говорю я. — Иначе не сказал бы про него «вроде ничего».
— Слушай, каждому свое, верно? — Он вскидывает руки вверх, как будто я на него нападаю. — Мне просто нравится оригинальное исполнение. Вот и все. Не то чтобы я прямо ненавидел этого твоего…
— Хавьера Муньоса, — повторяю я.
— Ага, — кивает Джесс, но уже снова смотрит в блокнот. — Его самого.
Я вздыхаю и поворачиваюсь к сцене. Похоже, мисс Клейн привязалась к группе ребят и что-то им выговаривает, пока они силятся поднять бутафорскую телефонную будку. Раз у мисс Клейн все под контролем, я могу пойти к Палумбо и обсудить с ним свои заметки. Он умеет преподнести замечания так, чтобы его не возненавидели. Пожалуй, мне есть чему поучиться.
Обычно члены труппы тусуются с правой стороны сцены, у двери, ведущей в хоровую. Иногда Палумбо туда уходит — толкать мотивирующие речи или просто дурачиться с ребятами. Я просовываю голову в комнату и хмурюсь, потому что на этот раз его там нет.
— Вы их видели? — доносится тихий, едва уловимый шепот Клэр. Возле нее стоит Эрик и еще несколько актеров. — Да они практически занимались этим прямо в коридоре, отвечаю. Он ей язык чуть ли не в горло засунул и все такое.
Черт. Вот дрянь. А как же феминизм и солидарность?
— Ты уверена, что это она?
— Сто процентов, — встревает Эрик. — Зато, может, теперь он отвлечет ее от репетиций и заметок.
Я знаю, что, скорее всего, переборщила, но это не значит, что за моей спиной он может вести себя как мудак. А Клэр так вообще не на что жаловаться. Я и не помню, когда у меня в последний раз были к ней замечания.
Не знаю, что лучше сделать: то ли закричать на них, то ли просто промолчать. С одной стороны, если я на них накричу, то только подорву свой авторитет режиссера. С другой — вместо того чтобы репетировать, они сплетничают. И за это я могу их отчитать.
Я делаю шаг вперед.
— Симона! А я тебя ищу.
Услышав Палумбо, я замираю. Если я при нем накинусь на Эрика и Клэр, скорее всего, он пожалеет, что взял меня режиссером. Но если он услышит, о чем они болтают, мне будет стыдно до конца учебного года. Мне больше не хочется обсуждать с ним заметки, но другого выбора нет. Я со вздохом поворачиваюсь к нему.
— Мистер Палумбо, — выдавливаю я. — Что такое?
— Просто нужно с тобой поговорить. — Он подзывает меня к себе. — Не переживай, ничего серьезного. Ты все здорово делаешь.
О нет. Похоже, разговор будет в самом деле серьезный.
— Спасибо. — Я закусываю губу. — Что-то случилось?
— У тебя отличные комментарии, — говорит он. — Я считаю, у тебя прямо дар каждый раз находить слабые места и при этом без излишней критики, но…
Внизу живота затаился страх.
— Но?
— Некоторым ученикам кажется, что ты завела любимчиков, — с извиняющимся видом заканчивает он. — Не пойми меня неправильно: это совершенно естественно. У нас у всех есть любимчики. Но на будущее, может, постараешься…
— Любимчики? — повторяю я. — Мистер Палумбо, нет у меня никаких любимчиков. Я ко всем отношусь одинаково. Вы же видели.
— Ну. — Он наклоняет голову набок. — Я только что видел, как ты делала замечания Эрику. Ты все правильно подметила, но, уверен, ему было трудно выслушивать это перед другими ребятами. Обращай больше внимания на то, как ты подаешь свои комментарии. Старайся никого не выделять слишком часто.
Эрик не может быть таким неженкой. Он поди жалуется Палумбо, просто чтобы мне подгадить.
— Я не выделяю Эрика слишком часто, — возражаю я. — Он просто злится, что я вообще ему что-то говорю, и теперь ведет себя как придурок.
— Симона!
Я вскидываю взгляд. Зря я это ляпнула. Палумбо хмурится, да так, что все его лицо будто сползает вниз. Я еще никогда не видела, чтобы он был так кем-то недоволен. Я думала, Эрик мне подгадил, но я ошибалась. Я сама себе подгадила.
— Простите, — бормочу я, но извиняюсь не за то, что Эрик — идиот, а за то, что я расстроила Палумбо. — Я не хотела.
