В полдень появилась Маша, помощница и бывшая «домоправительница». Как позже поняла Аля, постоянная Машина служба давно закончилась, приходила она нечасто, раз-два в неделю, как сама говорила, «по надобности».
– А как ее, Софью, бросить? – хмурилась Маша. – С голоду вспухнет! Ведь все по ресторанам, по ресторанам привыкшая! А на что теперь рестораны? А? Вот и я говорю – хорошая-то жизнь давно кончилась. А она все никак не может смириться, – с осуждением говорила она.
В Машины обязанности входила несложная, поверхностная и довольно халтурная уборка – смахивание пыли с поверхностей, возня со сто лет не стиранной половой тряпкой, от которой и без того запущенный пол не становился чище.
– А раньше был Мишка, – продолжала ворчать Маша, – полотер. Приходил в месяц раз и гарцевал, как конь, на площади. Ногой раз, раз – и все блестит, как во дворце!
Судя по всему, Мишки давно не было.
Еще Маша готовила обед. Это была ее собственная инициатива, Софья Павловна об этом ее не просила.
Когда Маша заступала на кухню, хозяйка брезгливо морщилась и старалась уйти из дома. Повариха из Маши и вправду была никакая. Простейший бульон непременно перекипал и превращался в мутную, неаппетитную серую субстанцию, есть которую не хотелось. Тушеная капуста напоминала столовскую, котлеты были жесткими и подгоревшими, но Маша искренне считала, что спасает хозяйку от голодной смерти.
После Машиного ухода Софья Павловна, воровато оглядываясь, словно ее могли застать за непристойным занятием, немедленно выбрасывала в помойку Машины «шедевры».
Спустя несколько лет, когда Маша попала в больницу и Софья Павловна делала все, чтобы ей помочь, Аля осмелилась спросить, зачем же они держали такую бестолковую домработницу?
Софья рассказала, что Маша была дальней родственницей деда, из деревни приехала совсем молодой, взяли ее из жалости, а потом из жалости не выгоняли, хотя толку от нее было как от козла молока.
Много лет она жила при них, в чулане за кухней, где после ее ухода хранилось всякое тряпье и старье, детские лыжи Алиного отца, его же огромный катушечный магнитофон, гигантская скороварка, бак для выварки белья и деревянные щипцы для кипячения, детская ванночка – Алина или ее отца, бабушка так и не вспомнила, – ну и все остальное, то, что давно пора было выкинуть, да все недосуг. Раньше Маша не позволяла, а после было не до того.
Спустя много лет дед выбил Маше комнату где-то за Калужской заставой, и та, обретя независимость, стала дерзкой и окончательно неуправляемой. Ну а когда дед перестал жить дома, вовсе ушла. Работала уборщицей в продуктовом, таскала оттуда какие-то продукты и с жестом миллионерши выкладывала эти продукты на стол бывшей хозяйке. Продукты, как правило, были просроченными. Софья Павловна, не заглянув в кульки, все тут же выбрасывала.
Портниха Стефа заболела и не приехала. Правда, обещала на следующей неделе.
– Ну ладно, успеем, – решила Софья Павловна.
Идти в новую школу Аля боялась. Пусть Софья Павловна сто раз объяснила, что школа прекрасная, со своими традициями, учителя как на подбор, директриса – большая умница и ее знакомая, а уж девочки и говорить нечего – все из прекрасных, интеллигентных семей.
Так все и было. Учителя были хорошими, доброжелательными, в класс ее привела сама директриса Антонина Семеновна, высокая, статная дама со строгим лицом и тяжелой, закрученной в здоровенный бублик косой.
– Ничего не бойся, – сказала она, мягко подтолкнув перепуганную Алю в спину. – Ну иди. Вперед и с богом.
С богом? Ничего себе! Или Але послышалось?
Чуть не споткнувшись на пороге, она вошла в класс.
Воцарилось молчание.
Не поднимая глаз, Аля села за парту. Ее соседом оказался пухлый мальчик с надменным лицом.
На первой же перемене ее обступили девочки. Рассматривали с неподдельным интересом и удивлением, но Аля заметила, что взгляды их были недоуменными и насмешливыми – откуда взялось это чудо? Ну и, конечно, закидывали вопросами: «Откуда ты взялась?», «Где живешь?», «Кто твои родители?» и еще сто вопросов, от которых Аля совсем растерялась.
Говорить правду? Что отец спился, а мама умерла от тяжелой болезни? Рассказать, что когда-то ее мама сбежала от отца, прихватив грудную дочь? Что приютила их, по сути, чужая старуха, а родная бабушка даже их не искала? А вот теперь, когда умерла мама, родная бабка пожалела ее, как брошенного щенка, смилостивилась и забрала к себе? Рассказать о том, что ее, Алю Добрынину, собирались забрать в детский дом? Нет, невозможно! Она сойдет с ума от стыда и позора.
– Родители погибли. – Короткий ответ исключал подробности. Девочки участливо смотрели на нее – прошелестело: «Бедная! Кошмар».
Выдохнула. Зато объявила, кто ее дед. Похвасталась. Девочки удивленно переглянулись.
Одна из них, красивая, полноватая, пышногрудая брюнетка, явная лидерша, презрительно усмехнулась:
– Твой дед известный драматург, а ты жила в провинции? А чего не в Москве? – И, скривив нижнюю губу, победно оглядела притихшую стайку девчонок, она кивнула на Алины ботинки: – А чего ты такая ободранная? Дед скупится? Или бабка денег жалеет? Ботики твои – вообще мрак! А колготы? А передник, господи! Откуда ты его выудила? Место покажешь? Такой деревни у нас еще не было! – И она рассмеялась.
Воцарилось молчание. Было слышно, как на окне жужжит муха.
Девочки растерялись и жалко улыбались. Але хотелось броситься прочь, чтобы они не увидели ее слез. Чуть поодаль, наблюдая за ними, стояла высокая девочка с выпуклыми светло-голубыми, почти прозрачными, льдистыми глазами и с очень красивыми пепельными волосами, распущенными по плечам и схваченными бархатным обручем.
И тут раздался ее голос:
– Ты на себя посмотри, Волкова! Ты у нас модная, да? Еще бы! Мамаша твоя на складе ворует, а папаша? Папаша на продуктовой базе грузчиком, я не ошиблась? Надо же! – с усмешкой продолжала она. – Вот удивительно, правда? Товаровед и грузчик, всего-то! А Наташа Волкова первая модница! Кстати, Волкова, где тебе лифчики достают? Дашь адресок? У меня домработница Дашка тоже сисястая! Прям беда с этим делом!
Красная и вспотевшая, Волкова быстро ретировалась. Девочки растерянно смотрели ей вслед.
У Али перехватило дыхание. Что сейчас будет! Но точно ясно было одно – в эту школу она ни ногой.
– И так будет с каждой! Ясно? – проговорила блондинка. – Суки вы, вот кто! Человек, – она яростно сверкнула глазами, – сирота, без родителей! А вы, гадины? Рассматриваете ее как мартышку в зоопарке! И посмеиваетесь. И дуре этой, кобыле Волковой, подпеваете!
– Пойдем! – велела она Але.
В эту секунду раздался спасительный звонок. Девочки потянулись в класс. Блондинка почти втащила Алю за руку.
Алин сосед, толстяк с оттопыренной губой, уже сидел на своем месте.
