– Да! – закричала Ольга. – Ты права. Заранее знала. Потому что завидовала! Всю жизнь тебе завидовала, слышишь? Да, тебе тоже туго пришлось, что говорить. Но потом появилась бабка и тебя забрала! И устроила тебе шикарную жизнь – крутилась вокруг тебя, принцессы! Но самое главное – любила! А меня, Аль, никто не любил, ни мать, ни отец. А бабки у меня не было. Сначала было богатство, всего навалом, тряпки, еда. А потом – нищета. Ты помнишь, как кашу мне гречневую приносила, а я ее сразу съедала, холодную, из кастрюли. Знаешь, Добрынина, это из дерьма в шоколад хорошо прыгать. А из шоколада в дерьмо, поверь, куда хуже! А потом смотрю на тебя и фигею – ну все получилось! Две хаты – пожалуйста! Цацки, обстановка, институт с красным дипломом. Престижная школа. И нате вам, замуж! Да за кого – за красавчика Родионова, за которым все девки, красотки, лучшие девки Москвы в очередь становились. А он сразу в загс, без разговоров. Кто б мог подумать, что его можно туда завести? А тебе опять удалось! Тебе, такой… обыкновенной. И дочку родить удалось. Да такую красавицу! И дачка присовокупилась – мужнино наследство. В общем, все у тебя, Добрынина, получилось. Молодец. Браво. А у меня ничего. Вот и заело. Бабское, мерзкое, гнусное.
Аля молчала.
– Молчишь? – усмехнулась Ольга. – Думаешь, и откуда берутся такие гадины, такие змеищи, из каких подземелий? А черт его знает! От жизни, Добрынина! Ну вот, всё. Сказала тебе всю правду, как ты, Аля, любишь, чтобы без вранья. Ну как, довольна? Считай, что это и раскаяние, и покаяние. Это тебя утешает? А Родионов твой… Ты ведь сама загнала мужика. А он старается. Но видит, как ты морщишься, когда на его руки смотришь. Он, бедный, трет их, трет, а не отмываются. Руки работяги. А тебе неприятно. Ты же у нас чистюля, Добрынина! Во всем чистюля. Думаешь, он не понимает, что тебе неловко от того, что он работяга? А ему каково, когда в карман спецовки бабки суют? Но ты же у нас гуманист, Добрынина! Ты великодушна! Так прости – его и меня заодно! Тем более что я извинилась. Ну ладно, можешь меня не прощать. Переживу. А его, Алька, прости. Он тут вообще ни при чем. Ну что, проехали, Алька? У всех своя правда – это еще бабка твоя говорила. А бабка твоя была женщиной умной.
– Не проехали, Оля. Не получается. И не сходится. Мне хотела отомстить? А за что? За то, что у тебя не сложилось? Да, логично, что говорить! Нет, Оль. Извини. И прошу тебя – очень прошу, во имя всего, что когда-то было, больше сюда не звони.
– Поняла, – усмехнулась Ольга. – Не дура. Ну ладно, тогда последнее. На закуску. Знаешь, почему Родионов на тебе женился? Кто его уговорил? Я, Добрынина! По моей рекомендации! Я ему все по пунктам расписала: и какая из тебя будет жена, и какая мать, и какая хозяйка. Как будешь преданна и верна. Как все простишь. Потому что любишь, как кошка. Лучше жены не найти! Да и все остальное – квартиры твои. Ему, дураку, жить-то негде было. Зимой подыхал на своей дачке, болел без передышки. А тут нате вам, две хаты, да какие! Вот и смекнул твой Родионов. И не прогадал. Так что скажи подруге спасибо! Бывшей подруге! – И, захохотав, Оля бросила трубку.
В изнеможении Аля опустилась на стул. Только немножко взяла себя в руки, только приказала себе жить.
Сволочь, какая же сволочь! Бабушка, прости, ты умная, и ты меня предупреждала! А я… Я наивная дура. Ну вот и расплачиваюсь.
«Пережить. Пережить, – повторяла она. – Я же все про нее понимала, все знала. Чему удивляюсь? И слава богу, что с ней все закончилось. Только какая цена… Цена всей жизни.
Если я смогу жить».
Виктория встретилась Але в столовой. Кивнула, пригласив за свой стол. Демократично поедая винегрет, осведомилась:
– Ну как Питер, Алевтина Александровна? Надеюсь, без эксцессов?
Аля кивнула:
– Спасибо, все было прекрасно.
Виктория с прищуром разглядывала ее:
– Что-то вы, Алевтина Александровна, выглядите не очень. Приболели?
– Немного, – кивнула Аля. – Мигрень.
– Знаю такого зверя, – усмехнулась директриса. – Может, на больничный на пару деньков?
– Нет, спасибо. Здесь легче. Работа отвлекает.
Виктория глотнула чаю и понимающе поддакнула:
– Да уж, работа – наше спасение. – Она поднялась, выпрямила красивую спину, одернула идеально сидящий пиджак. – Если понадобится помощь, Алевтина Александровна, обращайтесь.
Аля, не ожидавшая такого участия, улыбнулась.
Забот было полно, приближались переводные экзамены, из восьмого в девятый, из девятого в десятый. За ними шли выпускные. Подготовка к выпускному вечеру, хлопоты, хлопоты… Но им она была только рада – действительно отвлекалась.
Аньку из сада забирала Майка. Иногда к себе, иногда они ждали ее в Минаевском.
Майка хозяйничала – то сварит ведро картошки, которую приходилось есть всю неделю. То кастрюлю щей, то бадью макарон. Хозяйка из нее была не ахти – да и кто мог научить? Баба Фрося? Так они так и питались, без изысков, много и сытно. Но Майка старалась, от всей своей широкой и доброй души. Белье было выстирано и переглажено, пол выметен и помыт, пыль вытерта. Правда, при этом она непременно ухитрялась что-нибудь разбить – то оставшуюся от бабушки вазочку, то блюдо под фрукты. Посуду колотила Майка неистово.
– Руки-крюки, – рыдала она и просила прощения.
Смешная и родная девочка. Только и с ней сплошные переживания – никакие уговоры пойти учиться не действовали. Так и зарабатывала чем придется – то квартиру уберет у соседей, то мальчика из школы приведет.
Понятно, про вуз говорить нечего – не те у Майки способности. Но осилить ПТУ и получить профессию парикмахера или мастера маникюра можно.
Алины уговоры пока уходили в трубу – Майка ничего не хотела.
– Тогда иди в сад воспитательницей – детей ты любишь и обращаться с ними умеешь, будешь сыта и при какой-то зарплате.
– Детей? – переспрашивала Майка. – Что вы, Алевтинсанна! Я Аньку люблю, а не детей! На что мне чужие дети?
На Майку заглядывались и оборачивались – еще бы, такая красотка! Но она, странное дело, на мужчин не реагировала.
И даже смущалась и злилась, если кто-то подкатывал познакомиться.
– Пошли они все! – сердилась она, как ребенок. – Знаю, чего у них на уме, – добавляла она по-старушечьи.
Смешная, наивная, добрая и чистая душа. И никого у нее нет, кроме Али и Аньки.
И вот еще – при всей Майкиной простоте – а ляпала подчас такое, что уши вяли, – была она удивительно тактичным человеком. Например, ни одного вопроса по поводу отсутствия в доме хозяина не задала, прекрасно понимая, что произошло что-то серьезное – прежде таких затяжных ссор в семье Алевтины Александровны никогда не было. Но молчок. Только смотрела на Алю страдальческими собачьими глазами, переживала за нее. «Ну хоть кто-то», – с благодарностью думала Аля.
Июнь закрутил школьными делами. Боль не отступала, просто иногда отходила – тактично, на пару часов, на пару шагов. А потом, словно соскучившись, опять хватала за горло.
