– Простите?
– Мне нужна круглая башня. Выстрой круглую башню.
И Миларепа начал собирать и тесать камни, рыть землю под фундамент, намечать план постройки… И вот она стала постепенно подниматься. Спина и руки Миларепы кровоточили от тяжких усилий, но башня росла и росла. Когда она была почти готова, явился Марпа:
– Что ты делаешь?
– Я заканчиваю круглую башню, Великий Лама.
– Ты спятил? Я тебя никогда не просил строить круглую башню! Немедленно разбери ее. И отнеси камни и землю на место!
– Но… Достопочтенный…
– Ты слышал, что я сказал?
Миларепа выполнил приказ. Разобрав башню и отнеся камни и землю на место, он упал в ноги Марпе:
– Великий Лама, я раскаиваюсь. И жду обучения.
– Построй мне башню в форме полумесяца.
Не говоря ни слова, Миларепа принялся за работу. По крайней мере, теперь он знал, где искать камни. И Миларепа начал собирать и тесать камни, рыть землю под фундамент, намечать план постройки… И вот она стала постепенно подниматься. Спина и руки Миларепы кровоточили от тяжких усилий, но башня росла и росла. Когда она была почти готова, явился Марпа:
– Что ты делаешь?
– Строю башню в форме полумесяца, Великий Лама, башню, которую вы попросили.
– Я попросил такую башню? Что за бред! Немедленно уничтожь эту бородавку! И отнеси камни и землю на место.
– Но… Достопочтенный…
– Ты слышал, что я сказал?
Миларепе хотелось плакать, но вместо слез у него потекла кровь – настолько его руки и спину изуродовали блоки гранита. Все же он выполнил приказ и отнес все на место.
Утром к нему в келью вошел улыбающийся Марпа.
– Я хорошенько подумал, Миларепа. Построй мне треугольную башню.
– Вы уверены, что вам нужна такая башня, Великий Лама?
Великий Лама начал чесаться, как будто Миларепа был блохой или слепнем – чем-то презренным и в то же время невыносимым.
– По-твоему, за мной водится привычка говорить неизвестно что?
И Миларепа начал собирать и тесать камни, рыть землю под фундамент, намечать план постройки… И вот она стала постепенно подниматься. Спина и руки Миларепы кровоточили от тяжких усилий, но башня росла и росла. Все его тело представляло собой одну гигантскую рану. Иногда с наступлением темноты к нему тайком приходила жена Ламы, приносила лечебную мазь и миску супа.
Миларепа достроил треугольную башню и радостный явился к Марпе:
– Великий Лама, я закончил треугольную башню. Жду обучения.
– Что за чушь! Разрушь эту никчемную постройку. И отнеси камни на место.
– Но… Достопочтенный…
– Ты слышал, что я сказал?
Великий Лама даже не поднял своих фиолетовых век, чтобы посмотреть на Миларепу.
– Ты мне надоел, Миларепа, если бы ты знал, как ты мне надоел… Ты, значит, ничего не понимаешь?
– Да, Великий Лама, я ничего не понимаю. Я просто вижу, что вы готовы помочь кому угодно, рассказать, как достичь счастья, любой искусанной блохами бродячей собаке, но только не мне.
При слове «блохи» Великий Лама начал чесаться.
– Ты что, пьян?
Он открыл глаза, пристально посмотрел на Миларепу и тут же с силой ударил его.
– Мне тебя жалко. Построй мне белую башню в девять этажей с островерхой крышей. Эта башня останется стоять. Когда ты ее закончишь, я передам тебе секрет счастья.
И Миларепа начал собирать и тесать камни, рыть землю под фундамент, намечать план постройки… И вот она стала постепенно подниматься. Спина и руки Миларепы кровоточили от тяжких усилий, но башня все росла и росла. Миларепа думал, что на этот раз Лама непременно выполнит свое обещание.
Прошло несколько месяцев. Миларепа достроил белую башню в девять этажей с островерхой крышей и пришел за обещанной наградой.
Лама набросился на него и стал вырывать ему волосы, хлестать по лицу и бить о стены. Миларепа и охнуть не успел, как очутился на земле, весь в крови и синяках. Над ним возвышался грозный Лама, готовый при малейшем движении его век нанести новый удар.
– Ты просто слабоумный, Миларепа, в этом монастыре никогда еще не было такого дурака! Неужели ты ничего не понимаешь? Ты правда веришь, что все можно купить за одну идиотскую силу твоих мускулов? И ты правда веришь, что какая-то башня, будь она круглой, квадратной, в виде полумесяца, восьмиугольной или девятиэтажной, может привести тебя на путь мудрости? Да у тебя в голове меньше ума, чем у любого придорожного камня!
Тут Марпа пришел в ярость и снова начал бить Миларепу. Пришлось вмешаться монахам, они вырвали его из рук разъяренного Ламы.
Ночью жена Марпы пришла лечить Миларепу.
– Странно все это, – сказала она. – Почему он отказывается учить тебя и только тебя? Не знаю. Мне-то он говорит, что ты для него как любимый сын… Может, он ждет, что ты поднесешь ему подарок, как другие? Я тебе дам кое-что из моих вещей. Большую порцию масла, маленькую медную кастрюльку и, главное, вот этот изумруд – я слышала, что он очень ценный.
Когда назавтра Миларепа со своими завернутыми в шелковую ткань дарами предстал перед Ламой, тот прогнал его:
– Все это я получил в подарок от других! Ты мне даришь мое собственное добро! Приноси мне только то, что сам раздобыл.
– Великий Марпа, я ухожу. Вместо обучения я заслужил одни оскорбления, побои и полное истощение сил.
– Куда ты денешься? По приходе ты вручил мне свое тело, свое слово и свое сердце. Ты принадлежишь мне. Я мог бы разрезать твое тело, слово и сердце на сотню кусков. Ты мой, потому что принес мне клятву верности.
И Миларепа остался. Остался и сказал себе, что в этой жизни никогда не достигнет совершенства.
Мне очень нравится эта часть истории, то есть Свастике нравится. Но и мне тоже. Ничто не наводит на меня такой тоски, как негодяи, которые вдруг преображаются и начинают творить добро с той же легкостью, с какой творили зло. Богатырь, преуспевший в святости, действует мне на нервы.
Вообще-то – я говорю «вообще-то», но никакой связи тут нет, – странная женщина исчезла. Может, рассеялась в воздухе вместе со своим облаком дыма… Не сказать, что я очень огорчился, нет, но рассердился на официанта, который говорит, что в его кафе на банкетке в глубине зала никогда не сидела странная женщина, окутанная дымом сигареты! Мне это очень не понравилось, потому что я всегда считал: официант, если он настоящий профессионал, должен обладать хорошей памятью и наблюдательностью. Что до моего старинного друга со скептической трубкой, он, естественно, думает, что этой женщины вообще не существовало.
– Это была иллюзия. Несомненная иллюзия.
