— Раскатили, дуры, по брёвнышку. Вот и лечи таких.
Мне уже было всё равно. Я засмеялась:
— Лечить-то больше нечем. Она сегодня снова сляжет, а всё лекарство Гена выпил.
Так на следующий день и случилось. Матильду привёз Гена, но вместе с ней прибыл и начальник смены. Гена стал копаться в машине, а Малышкин, виляя хвостом и хромая сильнее обычного, подполз ко мне.
— Слышь, Дмитриевна. Радикулит меня прошиб. А у тебя, говорят, растирка есть…
— Кто говорит?
— Да вон, Генка. Может, пособишь? Хоть вахту дотянуть.
Врал, конечно. Для Клавы старался. Я вылила ему остатки зелья в крохотный флакончик и повторила предупреждение, чтоб не пил. Он ухмыльнулся:
— Да Генка уже проинструктировал. Вон как стесняется, даже не подходит.
— А как он себя чувствует?
— Да здоров уже, как бык!
Удивительно подобострастно ведут себя дурные люди, когда что-нибудь хотят получить. Смотреть тошно. Я спросила:
— Что, Матильда будет дежурить одна?
— Да днём пока одна, а вечером Репкин вернётся с заявки, поможет ей ночью.
И заговорщически ухмыльнулся. Гнусный человечек.
После него подошёл всё же Гена. Обаятельно смущаясь, сказал:
— Прости, королева, за вчерашнее.
Я решила свести всё в шутку и сказала:
— Тогда уж не королева, а маркиза.
— Почему?
— А ты знаешь песенку о прекрасной маркизе?
— У которой сгорел весь дом?
— Да, с конюшней вместе. Когда пылало всё поместье.
— Ну, все слова не знаю. А что?
— Как думаешь, какой род занятий был у этой маркизы?
— Какие занятия? Она же — маркиза! Что хотела, то делала…
— Тогда вспоминай. Там есть такие слова: «Пятнадцать дней, как я в отъезде». Ну, чем она занималась?
Гена подумал и — понял и захохотал:
— Пятнадцать дней! Вахтовым методом работала, как ты! Весело. Но пусть она будет маркиза. А ты — всё равно королева.
Оставалось отработать две смены — и мы свободны. Той свободой, которая пуще неволи. Но уже не было безнадёжности. Как-то удалось привыкнуть. Не пропадём и в родной деревне. Мы оба — деревенские.
Погода на последнюю нашу смену выдалась тихая и чистая. Луна в сиреневом небе висела, похожая на яичный желток. Машины по шоссе ходили редко и как-то празднично сияли огнями. Всё было в последний раз. Завтра отдежурят Матильда с Витей, и все разъедемся в разные стороны навсегда. И дай бог не встречаться.
Мы в караулке играли с Иваном в нарды, он проигрывал, как всегда. По радио рассказывали очередные ужасы о войнах в разных частях света, где есть нефть. В зависимости от российского отношения к войне, одних там называли миротворцами, а других — бандитами или одних оккупантами, а других — бойцами сопротивления. Мир жил привычной жизнью. Только у нас, во глубине сибирских руд и нефти, было спокойно, и празднично играла на песке луна. А мы играли в нарды.
Около полуночи вдруг сильно хлопнуло под полом. Два года назад Иван снял пол в переходном тамбуре между кухней и караулкой и вырыл там погреб. Но он оказался пригодным только на лето, потому что зимой в нём всё замерзало из-за неудачной конструкции дома. Хлопок произошёл в погребе. Мы всё это лето им не пользовались. Могла взорваться какая-нибудь бутыль с брагой, о которой мы не знали. Но уж больно сильным для бутыли показался хлопок, аж дом подпрыгнул. Мы разом вскочили. Иван сказал: «Брага в погребе?» Я ответила: «Похоже, но не очень». Он сказал: «Вот паразиты!» и толкнул дверь тамбура. Оттуда ударило огнём, ему было тесно в тамбуре, он там бушевал, это было совсем не похоже на брагу. Дверь открывалась не до конца, её чем-то заклинило. За секунду удалось разглядеть, что огонь бьёт из открытого погреба, и там он тоже бушует. Скорее всего, этим взрывом выбило крышку люка, и она заклинила нашу дверь.
— Огнетушители!
Но в караулке висел всего один огнетушитель, остальные — в проклятом пылающем тамбуре. Там же, в тамбуре, был единственный выход из дома. И этот выход был заперт мощной задвижкой, до которой теперь, сквозь огонь, не дотянуться. Мы оказались в клетке с толстыми решётками на окнах. Мы знали, что единственный огнетушитель давно просрочен, и он не сработал: жалкое сиплое шипенье и тонкая мутная струйка. За то время, пока была приоткрыта дверь, огонь проник в караулку и быстро пополз по обоям во все стороны. Толстые бумажные обои горели превосходно. Я бывала в пожарах. Я поняла, что жить нам остаётся несколько минут. Иван это тоже понял. Он притянул покрепче дверь и начал курткой давить огонь, а мне крикнул:
— Карабины!
В последнюю вахту нам было велено держать оружие в сейфе. Малышкин даже хотел было увезти с собой ключ от сейфа, но Иван сказал: «Тогда распишись за оружие», и он повесил ключ на тайный гвоздик под столом. Теперь это могло стать спасением. Я открыла сейф и достала карабины. Они были уже приготовлены к сдаче в северскую контору: разряжены и густо смазаны. Перед стрельбой смазку надо бы удалить, но когда? Я положила карабины на стол и открыла металлическую коробку с патронами. Начала заряжать карабин. Иван уже сбил пламя и взялся за второй ствол. Я сказала:
— Лучше вынь раму.
Внутренняя рама двойного окна была всего лишь закреплена согнутыми гвоздями, чтобы проще вынимать, когда мыть окна. Иван быстро отогнул гвозди, вынул раму, зачем-то аккуратно приставил её к стене и лишь тогда попробовал на прочность решётку. Она крепилась на шести толстых и длинных гвоздях, забитых в оконную коробку. Шаталась коробка, но решётка держалась в ней намертво. Я сказала:
— Попробуй коробку.
Он рванул. Коробка готова была вылететь, но её держали облицовочные доски, которыми строители закрыли щели. Иван рванул одну доску. По другой я ударила прикладом. Когда оторвали доски, выяснилось, что четыре боковых гвоздя в самом деле почти ни за что не держатся, но верхний и нижний забиты в брус, их придётся отстреливать. Хватило трёх пуль… Когда огонь ворвался в караулку, мы как раз вываливались из окна вместе с оружием и патронами. Иван сказал: «Журнал!» и вернулся в караулку. Огонь ещё не дошёл до стола. Иван схватил не только постовую ведомость и журнал сдачи оружия, но и прихватил мой блокнот с рисунками и наши слегка обгорелые куртки. Весь в дыму, выпрыгнул из окна и сказал ужасно спокойно:
— Ну-с, меры к тушению пожара мы приняли, теперь, по инструкции, надо позвонить в пожарную часть.
Отдал мне охапку спасённого и бросился к уличной кладовке. Я только тут вспомнила, что там тоже есть огнетушитель. Отнесла всё имущество к поленнице и побежала к тарному складу — там тоже висел снаружи огнетушитель.
Сработал только один из двух, который принесла я. Но огонь уже съел телефонный аппарат вместе с проводами и радиостанцией. Делать стало нечего. Пожар невысок, из посёлка не виден за лесом, никто оттуда не приедет. И нам туда идти незачем.
