Сейчас я уже почти не помню ту Машу, все-таки прошло двадцать пять лет! Но дело даже не в этом, то есть не во времени, — Маша была в какой-то другой жизни. С трудом представляю ее. Какая она — эта Маша?
Она — миленькое, немного пухленькое существо неполных восемнадцати лет, с хорошеньким личиком, коротким носиком, темными волнистыми волосами, доверчивой улыбкой и открытым, веселым взглядом. Очень общительная, душа и заводила компании. Вероятно, в то время она больше любила вечеринки с друзьями, всякие веселые приключения, авантюры, болтовню с подружками, особенно с однокурсницей Изольдой Куликовой, теплые пирожки с капустой или зеленым луком и чашечку горячего кофе. Все просто, кафе — напротив. Она не курила, в отличие от большинства подружек, мол, не хочу быть, как все. Выпивала в компании, но немного. Ей нравилось, когда за ней ухаживали, могла пофлиртовать, но ничего лишнего ни себе, ни ухажерам не позволяла. Прощальный поцелуй в подъезде — и не более. В общем, динамила своих поклонников. И не потому, что ханжа или слишком нравственная особа, просто страсть еще не поразила ее сердце. Почти всегда возвращалась домой вовремя, увлеченно рассказывала младшей сестре Таньке о своих довольно бурных, но при этом вполне невинных приключениях. Танька читала по ночам Цвейга и Мопассана, вовсю крутила романы и чувствовала себя более взрослой и умудренной жизненным опытом, чем простодушная и легкомысленная Маша.
Их мама — красавица, актриса, изящная, миниатюрная. Она — Машин идеал. Маша очень хотела быть похожей на нее и была недовольна своей пухлостью, стремилась похудеть, но пока не могла отказаться от пирожков…
Да, кажется, все именно так…
Мама работала в театре и часто возвращалась очень поздно, когда девочки уже спали. А утром спала она, и девочек в школу отправлял папа — главный инженер в проектной мастерской, человек серьезный и занятой. Но папа обожал маму и дочерей, и это не было ему в тягость.
Однажды он привел Машу к себе на работу. Маша увидела множество людей в белых халатах, они что-то чертили на больших деревянных досках, рисовали на белых подрамниках фасады и перспективы красивых зданий. Здесь, в этом большом, но все-таки довольно тесном помещении, совершалось таинство — здесь рождались дома. Маше все это не просто понравилось, а оставило ощущение какого-то чуда, и она захотела стать архитектором. Рисовала она неплохо, даже занималась в художественной студии. Родители одобрили ее выбор. Архитектурный институт — хорошее образование. Правда, с работой потом сложно и зарплата небольшая, но с таким образованием не обязательно быть проектировщиком, можно заняться дизайном, моделированием одежды, да массой всяких полезных и нужных вещей! У Маши был неплохой вкус, с детства она обожала что-то мастерить руками, лепила, шила, даже вырезала из дерева всякие фигурки. В общем, наняли Маше хорошего педагога, чтобы поставил как следует рисунок, и после школы она благополучно сдала экзамены в архитектурный. Правда, училась она отнюдь не блестяще — не хватало усидчивости, мешала лень, — но с рисунком, главным предметом, проблем у нее не было.
Да, вспоминаю: она не просто хорошо рисовала, а, наверное, лучше всех на курсе! Особенно ей удавались портреты. Она здорово схватывала черты лица и прямо на лекциях создавала очень смешные и похожие шаржи на своих однокурсников и преподавателей. Ее рисунки были нарасхват! Особенно шаржи на преподавателей…
В тот роковой день после лекции по истории «изо» Маша, сонно потягиваясь, вышла в коридор. При всем своем уважении к классической живописи к концу лекции она неизбежно погружалась в глубокий сон. Темный зал, экран, на который проецировались красивые картинки, сопровождаемые монотонным голосом лектора, настолько убаюкивали, что бороться с собой было просто невозможно, и Маша легко отдавалась естественным порывам молодого, здорового организма. Продремав вторую половину лекции, что осталось при этом незамеченным благодаря спасительному полумраку в помещении, теперь она неторопливо пробуждалась в коридоре у окна, рассеянно глядя перед собой. На ней была красивая шерстяная юбка, которую она сшила по самостоятельно придуманному фасону, голубой вязаный свитер, который она сама связала. Красивые пышные волосы слегка растрепались во время сна. Она задумчиво пригладила их рукой, и вдруг…
Пробуждение произошло мгновенно. Это было, как стихийное бедствие! Каждый раз из мелькания калейдоскопа возникает именно эта картинка. Я смотрю на нее глазами Маши, той Маши.
…Я увидела его в коридоре. Рядом шел еще кто-то, но других я не заметила, не запомнила. Был только он. В темно-синих джинсах, в мягкой, чуть потертой замшевой куртке. Походка у него была тоже какая-то мягкая, бесшумная, тигриная. А лицо! Я никогда не видела таких лиц! Густые темные брови, светло-синие, широко расставленные, большие глаза, крупный прямой нос с небольшой горбинкой, бледные впалые щеки и очень светлые волосы, небрежно спадающие на плечи. Лицо было настолько выразительным, притягивающим, что я смотрела на него и не могла оторваться.
Что со мной происходило, описать невозможно. Все внутри переворачивалось, пол уходил из-под ног, я почувствовала, что вижу свою судьбу. Мне показалось, что он тоже смотрит на меня, я вздрогнула. Но он прошел мимо, даже не повернув голову в мою сторону. Как же так? Неужели не заметил? Неужели не понял, что непременно должен остановиться, подойти ко мне? Я стояла и не могла шелохнуться, а внутри била дрожь, будто меня ударило молнией. Почему он уходит? Это какая-то ошибка, нелепость!
А он удалялся по коридору, теперь я видела только его спину, и я поняла, что сейчас он исчезнет за поворотом, может быть, навсегда. И тогда, с трудом оторвав от пола тяжелые, ватные ноги, я пошла за ним. Боже мой, куда девалась моя легкость, что-то меня сковало, ноги не гнулись, я словно превратилась в неуклюжую деревянную марионетку, которую непреодолимая сила толкает вперед, но все кругом сопротивляется, не пускает. Наверное, это был страх перед чувством, которое внезапно обрушилось на меня. Время, которое измерялось минутами, даже секундами, казалось мне вечностью. Как же трудно было идти по длинному коридору! Мне хотелось бежать за ним, а ноги прирастали к полу. «Остановись! Остановись!» — мысленно молила я. С трудом преодолевая метр за метром, я шла за своей судьбой. Я видела его впереди. Но что я буду делать, когда догоню его, что скажу? Как глупо, нелепо, я всегда считала себя смелой, решительной, а сейчас едва не умирала от смущения и страха.
Я ли это была? Иногда мне кажется, будто я читаю Машин тайный дневник. Но как же хорошо, как отчетливо я помню те ее чувства! Сколько раз за свою жизнь проходила я с Машей по тому длинному коридору и каждый раз проживала заново все, что ощущала она тогда. Что было дальше?
Я шла за ним, как сомнамбула, почти догнала его. Но тут он и те, другие, которые шли с ним, вдруг распахнули какую-то дверь и скрылись за ней. Кажется, это была аудитория, обычная аудитория! Но мне казалось, что передо мной захлопнули дверь в другое измерение. Перерыв кончился, надо было бежать на занятия, но как я могла уйти? Тут появилась моя однокурсница Изольда Куликова и очень удивилась, что это я тут торчу. Я наврала, что плохо себя чувствую, то ли живот заболел, то ли кровь носом пошла, в общем, какую-то чушь несла. А ведь я тогда совсем, совсем не умела врать! Но мне надо было остаться под этой дверью и дождаться, когда он снова появится в моем измерении. Изольда оказалась настойчивой и собралась тащить меня в медпункт. Тогда пришлось быстренько выздороветь. Как я могла объяснить ей, что жду под этой дверью свою судьбу? Душой я, конечно, осталась возле двери, но моему физическому телу пришлось переместиться вместе с Изольдой на другой этаж и переться на математику. Ноги понемногу стали гнуться, я почти обрела свою обычную, легкую походку. Вскоре меня заставили решать какие-то чудовищные уравнения… Бред, опять бред! Какие уравнения, к чертовой матери! Я могла думать только о нем!
