— Я чахну в этой дурацкой конторе! Вместе с десятком других архитекторов я делаю какую-то дрянь!
— Не говори так! — расстроилась я. — Ты победил в конкурсе. О тебе даже статью написали!
— Ну и что? Никто мой проект не воплотит, а про статью скоро забудут. Маша, я не могу жить в этом кошмаре! Мне по ночам снятся бездарные типовые коробки. Какой-то жуткий, фантастический лес из этих коробок… Мы загаживаем землю жутким жильем! И я ничего не могу сделать!
— Но должен быть выход, какой-то выход… — неуверенно возразила я.
— Выход один, — сказал он резко. — Все уезжают. В этой стране жить невозможно! Строить невозможно.
Я знала, что некоторые его друзья-художники уезжают за границу. Он говорил о них с явным сожалением и… скрытой завистью. И, вероятно, из-за этого все больше начинал тосковать.
— Ты бы хотел уехать? — испугалась я.
— Как, как я уеду? Я не еврей! Не диссидент!
— Ну, хочешь, переедем в какой-нибудь другой город? Маленький, провинциальный, где не строят ужасных типовых коробок, — предложила я.
— Это не выход, — возразил Алан, — там еще хуже. И потом — тебе еще учиться бог знает сколько!
Прошло еще какое-то время, и однажды Алан пришел совсем мрачный.
— Что случилось? — спросила я с тревогой.
— Жорка уезжает в Штаты! — с досадой сообщил Алан.
— Как уезжает?
— Да очень просто. Женился на еврейке, и они подали заявление на выезд в Израиль. А на самом деле — через Вену в Штаты. Так почти все делают. В общем, он со дня на день ждет разрешения на выезд. Так что в скором времени — печальные проводы.
Я почувствовала, что для Алана это — настоящий удар. Уезжал не просто один из знакомых, а однокурсник, близкий друг.
Случилось так, что проводы Жоры прошли без меня: утром я позвонила домой из института и узнала, что неожиданно заболела Танька. Мама очень боялась оставлять ее одну и умоляла меня приехать, потому что у нее в тот вечер был спектакль, где она играла без дублерши, а папу, как назло, отправили в командировку. Что мне оставалось делать? Конечно, после занятий я сразу поехала домой. Танька лежала в жару, бредила, градусник зашкаливало. Врач выписал лекарства, которые надо было давать по часам. В общем, я позвонила Жоре, все объяснила, попрощалась, пожелала счастливого пути и попросила передать Алану, что я буду ждать его у мамы. Ехать ночью одной в дом на пустыре мне не хотелось, да и сестренку оставлять в таком ужасном состоянии мне было страшно.
Только под утро, осторожно постучав в дверь, появился Алан — на удивление веселый и возбужденный. У Таньки к утру температура немного спала. Мы просидели у ее постели, дождались, пока мама проснется, и отправились к себе. По дороге Алан радостно сообщил мне, что, кажется, у нас появился выход: через какое-то время мы тоже сможем уехать. Не знаю, обрадовалась ли я, но, во всяком случае, очень удивилась — каким же это образом? Алан рассказал, что он у Жоры познакомился с одной американкой, которая очень сочувствует русским художникам и старается всячески им помочь.
— Она обещала помочь и нам отсюда выехать! — с радостью уверял меня Алан.
Я очень удивилась и стала расспрашивать, как же она нам поможет. Я прекрасно знала, как трудно выехать из страны и сколько усилий приложил и Жора со своей женой-еврейкой, чтобы добиться разрешения. Алан сказал, что разговор пока был предварительный, но в ближайшее время они снова встретятся, все обсудят и найдут какое-то решение. Я немного обиделась, что Алан собирается вести столь важные переговоры без меня. Он сказал, что обязательно и меня с той американкой познакомит и через какое-то время мы окажемся в свободной стране, вдали от всех запретов и всего маразма, который творится здесь. Надо только набраться терпения и не отказываться от помощи друзей. Для меня все это было туманно, я не понимала, чему Алан так радуется. В душе появилась какая-то смутная тревога, и я вдруг спросила:
— А какая она, эта американка?
Алан посмотрел на меня с недоумением.
— Обычная женщина. А почему ты спрашиваешь, Машенька?
— Просто так, интересно, — сказала я.
— Да ничего особенно интересного, — пробормотал Алан, — некрасивая, не очень молодая. — И он тут же перевел разговор на другую тему.
Мне показалось немного странным, что он не хочет ничего рассказывать о человеке, который вызвался помочь в таком трудном деле, но я не стала больше приставать к нему с расспросами.
С того дня Алана как подменили. У него снова появился живой блеск в глазах, мрачность и хандра исчезли. Правда, домой он теперь возвращался довольно поздно, и мне все чаще приходилось коротать вечера одной. Я иногда спрашивала его, как продвигаются дела с американкой и скоро ли он меня с ней познакомит, на что Алан отвечал, что все идет хорошо, и, конечно же, он познакомит меня с ней в ближайшее время.
Так продолжалось довольно долго, но однажды вечером Алан пришел очень серьезный и озабоченный и сказал, что нам надо поговорить. От этой его фразы у меня сжалось сердце. Интуиция подсказала, что разговор ничего хорошего мне не сулит. А Алан достал из портфеля бутылку вина, поставил на стол, закурил, посмотрел на меня пристально и заговорил напряженным голосом:
— Понимаешь ли, Маша, дело вот какое… Я очень тебя прошу, отнесись спокойно к тому, что я сейчас скажу… — Он открыл бутылку, разлил вино и, не чокаясь со мной, залпом выпил. — Ты знаешь, что жить здесь я просто не могу. Это для меня невыносимо!
— Да, я знаю… — прошептала я, чувствуя, как холодеют у меня кончики пальцев.
— В общем, мы перебрали все варианты… — Алан закурил новую сигарету, хотя обычно курил мало. — Единственный из них реальный — фиктивный брак.
Меня словно ударили.
— Что?! — закричала я. — Ты собираешься жениться на ней? На этой старой, уродливой тетке?
— Машенька! — Алан дотронулся до моей руки, но я тут же ее отдернула. — Я же сказал — фиктивный брак! При чем здесь — жениться? Это деловой контракт, пойми ты наконец! Конечно, процедура не самая приятная, но другого выхода просто нет!
— Значит, ты уедешь с ней в Америку, и мы с тобой расстанемся? — спросила я обреченно.
— Придется на какое-то время расстаться, — Алан виновато опустил глаза. — Но как только утрясу там все дела, сразу пришлю тебе вызов. Потерпи чуть-чуть, пожалуйста! Ты ведь можешь немного потерпеть ради нашего будущего?
— Сколько терпеть? Год, два, десять лет? — с вызовом спросила я.
— Маша, успокойся, пожалуйста, не надо так в штыки все воспринимать! Ты ведь любишь меня? Неужели ты хочешь, чтобы твой любимый мужчина зачах здесь?
Я отвернулась и замолчала. Алан постучал пальцами по столу, выпил еще вина и сказал:
— Если ты будешь так расстраиваться, я от всего откажусь. Не могу видеть, когда у тебя такой взгляд!
