Я рассмеялась.
— Так вот почему ты меня увел с выставки! Ты ему завидовал? Я-то думала, тебе вообще на все наплевать, а уж на мое мнение о чужих картинах — и подавно!
— Ну, не скажи, — Алан разлил в бокалы остатки шампанского. — Твое мнение мне совсем не безразлично. Я очень рад, на самом деле рад, что Арсений тебе понравился. Насчет ревности — это шутка, не принимай всерьез. Но, пойми, мы очень разные. Он — не от мира сего, он витает в вечности, ищет бога, верит в потустороннюю жизнь. А я иду по земле и смотрю вперед. Я живу не вечностью, а сегодняшним и завтрашним днем. Я пытаюсь бороться и хочу хоть немного опередить свое время. Я уверен, мы не найдем никакой гармонии с космосом, пока не решим наши, земные проблемы! Для меня в этом смысл существования художника!
Он встал, прошел по комнате, отдернул занавеску из выцветшего гобелена, за которой оказалась невзрачная узкая дверь.
— Иди сюда! — позвал Алан.
Я вскочила, подбежала к нему. Он толкнул дверцу и включил яркий свет в небольшой комнате без окон, которая была за ней. Свет меня ослепил. Я зажмурилась.
— Смотри! — требовательно произнес Алан.
Я открыла глаза. Прямо передо мной на большом подрамнике было что-то накрыто куском ткани. Алан задвинул подрамник в угол.
— Это — потом, в конце, — прошептал он.
Все стены были увешаны большими картинами без рам. Картины стояли и на полу, прикрывая одна другую. Я взглянула и замерла. Вокруг меня вырастал удивительный город будущего. Легкие, высокие здания самых невероятных форм казались космическими кораблями или сооружениями инопланетян. Четкие линии, жесткие и в то же время изящные конструкции, прозрачные переходы, сплетенные из стекла и металла, возвышались над густыми рощами, пронизанными солнечными лучами, и устремлялись в самое небо. От всего этого захватывало дух.
— Это мои проекты, — сказал Алан. — Пусть хотя бы на досках останутся!
Тут же, вперемешку с проектами, висели и стояли картины. В основном это были мрачные пейзажи, написанные мощными мазками, на которых жутковато выглядел современный город: дома в нем напоминали мусорные контейнеры, деревья — проволочные каркасы, а люди в лохмотьях бесцельно брели по грязной улице вместе с бездомными собаками. На одной из картин красный лозунг «Да здравствует коммунизм!» словно оплывал каплями крови. Они падали на головы и под ноги голодной, серой толпе. От картин веяло пронизывающим ужасом.
— В таком мире мы живем, — сказал Алан. — Нас пытаются раздавить. Но я не хочу сдаваться! Я хочу этот мир изменить. Хочу, чтобы в нем жили вот такие люди!
Он вытащил еще несколько работ. Это были портреты — удивительно красивые портреты красивых людей. Одухотворенные лица с живым и радостным блеском в глазах. И среди этих картин был замечательный портрет Тамары. Меня что-то ревниво кольнуло, возникла тревожная мысль — а вдруг он был женат на Тамаре?
— Ты не думай, — сказал Алан, неожиданно смутившись. — Между нами ничего нет. Просто я люблю красивые лица. — Он немного помолчал, повернулся ко мне: — Знаешь, а недавно я вдруг понял… — задумался и снова замолчал.
— Что ты же понял? — с волнением спросила я.
— Я понял, что самое красивое лицо у тебя.
Я вспыхнула, опустила глаза. Алан развернул задвинутый в угол подрамник, снял с него наброшенный холст.
— Смотри! — возбужденно произнес он. — Правда, я еще не закончил, но осталось совсем чуть-чуть…
Я подняла глаза. На меня смотрело тонкое, почти неземное лицо, которое чертами было очень похоже на мое. Это было невероятно — Алан написал мой портрет! Наверное, я была не такая на самом деле — не такая красивая, утонченная, но сходство при всем при том было невероятное.
— Ну, вот, — пробормотал он, снова накрыл картину тканью, взял меня за руку и повел обратно к столу. Усадил на диван, достал из сумки еще бутылку шампанского. Обошел вокруг стола, сел рядом со мной на диван, поглядел мне в глаза и произнес: — За мой источник вдохновения! За тебя! — Алан выпил шампанское, налил еще. — Понимаешь, ты мне сразу понравилась, еще там, в коридоре. Но я… я не могу так, сразу… В общем, я приглядывался к тебе, меня все больше тянуло к тебе… А сегодня, когда смотрел на тебя на выставке, вдруг понял окончательно — я встретил женщину, которая мне нужна! Может быть, единственную в моей жизни!
Я смотрела на него, голова моя шла кругом, все было, словно в тумане. Алан обнял меня, я прильнула К нему, его руки стали ласкать мои плечи, шею, осторожно дотронулись до груди. Я прижималась к нему все сильнее, мне хотелось раствориться в нем. Но вдруг меня охватил страх — страх, что и эти ласки, и наше общение наедине скоро закончатся. Пройдет это мгновение, и, может быть, оно никогда уже не повторится. А я понимала, что уже никогда, никогда не смогу жить без него!
— Да не дрожи ты так… — шептал Алан, целуя меня. — Все хорошо! Я не хочу больше расставаться! Даже на час, на минуту не хочу никуда тебя отпускать! Останься со мной! Навсегда…
И я осталась. В полузаброшенном доме на пустыре, в его мастерской, на низком, скрипучем диване, с ревнивой соседкой за стеной, с нерасцветшим жасмином под окном. Осталась навсегда. Я впервые в жизни была с мужчиной, самым прекрасным, самым сильным и смелым из всех мужчин на земле. Окончательно потеряв голову от любви и шампанского, мы бормотали какие-то бессвязные нежные слова. В эту ночь я отдала Алану себя всю, без остатка, не оставив в запасе даже самый маленький кусочек души. И мир в очередной раз перевернулся, и я узнала, что нет ничего на земле сильнее любви мужчины и женщины…
Таня проснулась, обошла дом и, нигде не найдя сестру, пошла гулять по саду, в надежде встретить Марию там. Ей очень хотелось сообщить ей о своем решении, но и в саду она ее не нашла. Но как же здесь было хорошо! И солнце, и дивные цветы, и деревья с раскидистыми ветками… Как же она вчера ничего этого не замечала? Да просто не хотела видеть!
Зато сегодня все ее радовало, наверное, потому, что решение уже принято. А скольких мучений, скольких бессонных ночей стоило ей принятие этого решения! Казалось, вообще нет выхода, и поступить ни так, ни этак — невозможно. В любом случае получалось плохо. Плохо кому-то, но в первую очередь — ей самой. Да что же она действительно раньше-то не приехала к Маше? Может быть, давно бы все встало на свои места и прекратила бы она мучиться и маяться дурью. Но, видно, всему свое время, и все происходит именно тогда, когда должно произойти. Но где же все-таки сестра?
Таня снова вернулась в дом, сварила кофе и с наполненной чашкой в руках поднялась на второй этаж. В доме стояла тишина, и Таню почему-то охватил страх. Она прошла в дальнюю комнату, тревожно огляделась и увидела сестру — Маша лежала на полу, свернувшись на пушистом ковре, а рядом с ней, в изголовье, стоял портрет Алана, который она нарисовала когда-то в юности…
Таня склонилась над сестрой, прислушалась к ее дыханию и, убедившись, что сестра безмятежно спит, осторожно поставила рядом чашку кофе и тихо спустилась вниз. Она уже собралась, но ей не хотелось уезжать, не поговорив с сестрой. Можно, конечно, оставить записку, но это как-то неправильно. Когда еще они смогут вот так, без посторонних, побыть вдвоем?
