По дороге мы остановились у какого-то магазина — Алан попросил подождать, потом вернулся с набитой сумкой, поставил ее под ноги и снова обнял меня. Мы выехали на какую-то улицу, свернули в узкий переулок. Дома кончились, впереди был заброшенный пустырь, а на пустыре виднелся силуэт небольшого полуразрушенного дома с темными проемами окон. Надо сказать, зрелище было жутковатое.
— Остановите здесь, — сказал Алан. Расплатился с водителем, подал мне руку. — Приехали. Пошли.
— Где это мы? — удивилась я.
— В моем сказочном королевстве, — улыбнулся Алан. — Не удивляйся, вид у него невзрачный, но ночью здесь все преображается. Сама скоро увидишь.
Мы обогнули мрачный остов нежилого дома, и за ним показался еще один домик — двухэтажный, оштукатуренный, светлый, окруженный голыми деревьями с еще нераскрывшимися почками и какими-то причудливыми кустами. Ощущение создавалось такое, что мы не в Москве, а в каком-то богом забытом провинциальном городке. С торца домика было довольно высокое крыльцо с выщербленными ступеньками, под козырьком — массивная деревянная дверь. Алан отпер ее ключом, и мы оказались в длинном коридоре, покрытом крашеными досками. В конце коридора скрипнула дверь, в щель высунулась темноволосая тощая женщина, что-то проворчала и скрылась.
— Осторожно! В квартире злая соседка! — прошептал мне в ухо Алан и открыл ключом другую дверь, выкрашенную темной коричневой краской.
— Она не кусается? — тихо спросила я.
— Пусть только попробует. Сразу намордник надену! — усмехнулся Алан, щелкая выключателем.
Вспыхнула тусклая лампочка под темным абажуром. В легком полумраке передо мной открылась просторная комната с плотными шторами на окнах. В углу стоял широкий диван, покрытый плюшевым ковриком, вдоль стен — книжные полки, старый резной шкаф с зеркальной дверцей и большой чертежный стол у окна. Рядом с диваном расположился журнальный столик с облупившейся полировкой. А по всему свободному пространству стен висели картины, рисунки, гравюры. Это помещение немного походило на те мастерские, куда Алан часто водил меня, но там всегда было светло, захламлено, шумно, накурено, а здесь стояла полная тишина, в воздухе чувствовался какой-то легкий пряный аромат, а старая мебель и картины, проступавшие в полумраке, придавали комнате таинственный вид.
Алан достал откуда-то свечи в старинных подсвечниках, зажег. Выключил мрачную лампу. В отблесках свечей вдруг заиграли картины на стенах. Я стала их разглядывать, но Алан сказал:
— Подожди, потом вместе посмотрим. Я все тебе о них расскажу…
Он усадил меня на низкий диван, распаковал свою сумку, накрыл небольшой журнальный столик пестрой салфеткой, поставил бутылку шампанского, достал два бокала. На столе появилась колбаса, плавленые сырки, батон хлеба и даже конфеты. Потом Алан, придвинув к столу старое колченогое кресло, сел напротив меня и спросил:
— Ну, как тебе в моем королевстве?
— Здорово! — ответила я. — Как в другом измерении…
— Да? — Алан осторожно взял мою руку, поднес к губам. — Наверное, это потому, что ты здесь.
Я смутилась, разволновалась. Я впервые была наедине с Аланом — не в подъезде, не в такси — в его доме! И его легкое прикосновение обожгло меня еще сильнее, чем обжигали страстные поцелуи на лестнице возле моей двери. Я чувствовала, как колотится мое сердце, и так разволновалась, что не знала, что сказать. Алан с улыбкой смотрел на меня, отпустил мою руку и стал открывать бутылку шампанского.
— Представь! Весной под окнами расцветает жасмин, рядом в парке поют соловьи! Когда расцветает жасмин, запах стоит потрясный! Он меня вдохновляет. И правда — другое измерение! — прошептал он. — Когда-нибудь, к сожалению, эту красоту снесут, и тогда, может быть, я получу типовую квартиру в какой-нибудь новостройке. Там не будет жасмина, соловьев… но не будет и соседки!
— Она тебе сильно мешает? — спросила я. Смена темы чуть-чуть разрядила напряжение, и я немного пришла в себя.
— Мне никто не может помешать, кроме меня самого! — сказал вдруг Алан с горечью. — Знаешь, самый страшный враг человека — это он сам.
— Разве ты себе враг? — удивилась я.
Алан открыл шампанское, аккуратно разлил в бокалы.
— Ладно, не будем о грустном! — Он поднял бокал. — Я хочу выпить за то, что вижу тебя в своем доме, за то, что мы встретились… В общем, за тебя, Машенька!
Я тоже подняла бокал и сказала:
— И еще за ту счастливую дверь, которой ты меня чуть не убил! И за то, чтобы соседка всегда ходила в наморднике!
Алан рассмеялся, мы выпили.
— На самом деле, мне плевать на соседку. Я почти не вижу ее, — сказал он. — Но она — старая дева, и у нее одна радость — следить за мной и рьяно блюсти мою нравственность. Думаю, она тайно влюблена в меня, поэтому так переживает, когда я девушек привожу.
— А ты часто приводишь сюда девушек? — спросила я с напускной улыбкой.
— Вопрос на засыпку… — Алан усмехнулся. — Если скажу, что тебя — первую, ты все равно не поверишь. Изображать страшного сердцееда, который приводит сюда разных дам чуть ли не каждый день, тоже глупо. Не буду врать и пускать тебе пыль в глаза. Я почти всегда один. И вообще, после неудачного брака живу чуть ли не отшельником.
До сих пор жизнь Алана была для меня окутана тайной, а сейчас он впервые за все время нашего знакомства не только привел меня в свой дом, но и что-то рассказывал о себе. Для меня это было великим событием. Конечно, представить себе Алана отшельником было очень трудно. Я не сомневалась, что он со мной немного лукавит, но мне так хотелось верить его словам!
— Ты был женат? — с любопытством спросила я.
— Машенька, дорогая! — воскликнул он. — Я уже пожилой человек, мне двадцать пять лет! Каких только глупостей не наделаешь за такие-то годы! — Алан снова разлил шампанское в бокалы, посмотрел на меня каким-то значительным взглядом. — Но я не хочу больше делать глупости!
Мы снова выпили. У меня голова и без того шла кругом, а теперь я почувствовала себя словно в невесомости.
— Знаешь, на самом деле я привожу сюда избранных, — сказал Алан. — И это касается не только женщин — вообще всех.
— Значит, я попала в избранные? — с улыбкой произнесла я.
— Как видишь. Но даже избранные бывают здесь редко. Есть много других мест, где я общаюсь с друзьями, а тут я работаю. Это мой священный храм, моя мастерская! Я придумываю здесь дома, которые никогда не построят, и даже пишу картины, которые нигде не выставляют! Те, что на стенах — не мои. Дар друзей. Но они мне дороги. Знаешь, иных уж нет, а те — далече…
— А мне ты покажешь свои работы? — спросила я.
— Конечно! Но это — особый ритуал, нужен настрой, — задумчиво произнес Алан. — Ты все еще под впечатлением космических экспериментов Арсения Сухарева, и боюсь, мои работы не произведут на тебя такого же сильного впечатления. А я человек ранимый, как все художники. И, представь себе, — ревнивый. Когда я слушал, с каким восторгом ты отзывалась о картинах Арсения, меня просто всего изнутри разрывало!
