– Софи! Софи! Ты только посмотри на себя. Выглядишь потрясающе. Я так по тебе соскучился!
В ушах у Софи загремел белый шум, ей почудилось, что само ее тело принадлежит кому-то другому. Во рту пересохло, а язык вдруг налился свинцом.
Не в силах вымолвить ни слова, она почувствовала, что ее схватили за руки и потащили к плетеному стулу у круглого стола. В центре стола стояла маленькая бирюзовая коробочка. В самом центре.
Она перевела взгляд с коробки на Джеймса, все еще слишком ошеломленная, чтобы вымолвить хотя бы слово.
– Скажи что-нибудь, Софи, – просиял он. – Я тебя удивил, правда? Я так рад тебя видеть. – Он обнял ее и поцеловал в губы, совершенно не обращая внимания на то, что она тут же отшатнулась.
– Джеймс. – Ее голос прозвучал сухо и жестко. – Что ты здесь делаешь?
– А что, по-твоему, я здесь делаю? – Он покачал головой, снисходительно улыбаясь. – То, что я должен был сделать давным-давно.
Он схватил коробочку, откинул крышку и опустился на одно колено.
– Софи Беннингс-Бичем, не окажешь ли ты мне честь стать моей женой?
Софи уставилась на него в полном ошеломлении, не в силах поверить ушам или глазам.
– Джеймс? – Она моргнула, пытаясь разглядеть знакомое лицо, которое вдруг стало совсем незнакомым. Серые, умоляющие глаза, которые теперь казались маленькими плоскими камешками. Слишком розовые губы, которые теперь заставляли ее содрогаться от отвращения.
– Скажи «да», Софи. Я знаю, что ты меня любишь. Это звучит ужасно банально, но я могу все объяснить.
Софи подумала, что фраза «никогда в жизни не была так ошеломлена» – это еще мягко сказано. Ощущение было такое, словно внутри нее взорвалась ракета «Экзосет» и из-за взрыва она утратила ориентацию в пространстве, возможно, перенесла контузию.
Все еще держа кольцо в одной руке, Джеймс вскочил и усадил ее на стул, потом сел сам и придвинулся к ней со стулом. Он взял ее за руку, но, вздрогнув, Софи отдернула руку.
– Я тебя шокировал. Извини, но я приехал, как только узнал, где ты.
Постепенно Софи почувствовала, что успокаивается.
– Софи, я знаю, что ты расстроилась, когда узнала об Анне. Но все было совсем не так, как казалось.
Она нахмурилась, но стоило ей хотя бы немного собраться с мыслями, на волю вырвался сарказм:
– Так ты не женат? Эмма не твой ребенок?
Джеймс нетерпеливо фыркнул.
– Выслушай меня. Поверь мне, я всегда любил только тебя. С того момента, как тебя встретил. Вот в чем была проблема. Я любил тебя так сильно, что боялся потерять. Это сделало меня слабым, когда я должен был быть сильным.
Что он такое лепечет? Зачем Джеймс вообще здесь? Это определенно был опыт выхода разума из тела. Софи словно наблюдала за происходящим со стороны, не принимая в нем никакого участия. Она испытала большое искушение оглянуться через плечо, потому что казалось, что он разговаривает с другим человеком. Другой версией Софи. С той, которая любила его до того, как узнала, что такое настоящая любовь.
– Когда мы с тобой познакомились, мы с Анной как раз разводились. Стоило мне влюбиться в тебя, как между нами с Анной все было кончено. Мы просто жили в одном доме, пока решали финансовые проблемы. Я собирался уйти от нее, но она каким-то образом забеременела.
– Каким-то образом? – Тут не было ничего смешного, правда не было, но Софи рассмеялась.
– Ты знаешь, что я имею в виду. – Джеймс постарался сделать серьезное лицо, но отвел взгляд. – Это не было запланировано. Однажды ночью мне стало жаль ее, и я потерял бдительность.
Софи снова рассмеялась, поскольку перед глазами у нее возникла комичная картинка, как Джеймс со щитом и мечом защищает в темной комнате свою честь.
– Вот уж точно новый эвфемизм для обозначения секса.
С большим достоинством Джеймс проигнорировал ее смех, стойко продолжив свою речь и не обращая внимания на сарказм и безучастность:
– Я все откладывал решающий разговор. А потом, когда родилась Эмма, стало совсем тяжело. Я был так расстроен. Анна никогда бы не позволила мне видеться с дочерью. Я так тебя любил, что боялся, что, если расскажу тебе об Эмме, ты меня бросишь.
У Софи возникло ощущение, что она слушает совершенно незнакомого человека. Все это не имело значения. Все, что она чувствовала к нему, развеялось и стерлось. Да, вот именно, стерлось. Целиком и полностью стерлось. Любовь к Тодду исцелила ее сердце и помогла двигаться дальше. Ее совершенно не волновал Джеймс. От его лжи ей все еще было больно, но главным образом потому, что она не верила в нее. А лжи было так много. И каждая новая сплеталась с предыдущими во все более сложную сеть предательства. Ложь громоздилась на ложь, пока они не превратились в гору, слишком высокую, чтобы перебраться через нее или пробить сквозь нее туннель.
– У тебя не было матери в Корнуолле. Вообще никогда не было.
Сколько раз он жаловался на долгие переезды и ложь звучала так искренне? Так же искренне, как он говорил сейчас. Сколько ужинов он отменил из-за срочных поездок в больницу? А десятки вызовов «скорой помощи», которые он бойко описывал?
Джеймс покачал головой.
– Софи, это не важно. Мне нужно тебе сказать, я ушел от Анны. Мы разводимся. Я свободен, чтобы жениться на тебе. Я ужасно злился на нее, что она так с тобой обошлась. Как она посмела?
Серьезно? Это уже какой-то новый уровень черствости!
– Может, потому, что она была твоей женой? – Софи даже заморгала, не веря происходящему. Он всерьез это говорит?
– Только на бумаге. Я люблю тебя, Софи. Ты должна мне поверить.
Что-то внутри нее оборвалось.
– А я нет, – сказала она холодно и резко. Она отказывалась тратить хотя бы каплю эмоций на этого человека.
– Что?
– Я не должна тебе верить.
– Ну… это… это фигура речи.
– Я больше никогда не поверю ни единому твоему слову. Я по глупости думала, что люблю тебя…
– Не говори так, пожалуйста, не говори. Просто дай мне еще один шанс. Тебе необязательно говорить «да» сейчас. Подумай об этом. Мы можем провести некоторое время вместе. Ты любишь меня. Нам было хорошо вместе.
– Нет. Не было.
Джеймс вздрогнул от такого решительного отрицания. На его лице возникло искреннее изумление.
– Не говори глупостей, конечно, было. Разве ты не помнишь?
– А вот и не было, – повторила она, удивляясь собственной невозмутимости.
Софи даже не могла на него сердиться, что ее вполне устраивало. Гнев придал бы правдоподобности его заверениям. А то, что она способна быть спокойной и бесстрастной, подтверждало то, что Софи и так знала: все кончено и пути назад нет.
