Через день обо мне забыли. Нет, побить меня еще приходили пару раз, но особого удовольствия у немцев на лицах я не видел. Скорее, они выполняли свою работу. Почему такое отношение ко мне, на фига я им нужен? Блин, столько вопросов, а ответов даже рядом нет. Из той темной комнаты, где я очнулся, меня перенесли в какой-то сарай. Причем тащили меня наши бойцы, в смысле красноармейцы. Значит, здесь есть еще пленные, хорошо, надо бы как-то пообщаться.
Но, как говорится, не судьба. Я лежал в этом сарае один, ко мне никто не приходил вообще. Два дня не кормили, я здорово сдал. Казалось, становится хуже каждый час. Зато, на удивление, заработали ноги. Это я понял, когда на третий день принесли полведра воды. Вода была то ли из-под коров, то ли просто из лужи, но я пил ее так, словно в первый и последний раз. Спросите, как узнал о ногах? Так уже через двадцать минут после того, как выпил водички, меня пронесло. Когда понял, что сейчас реально обделаюсь по полной программе, я как-то машинально перевернулся на бок и согнул ноги. Так и понял, что могу и встать. Только… не успел. Едва хватило сил снять с задницы штаны.
– Фу, я же говорил, что эти свиньи не заслуживают человеческого отношения! – немцы, пришедшие под вечер, зажали носы прямо от порога. Говорили на своем поганом языке, но я почти все понял.
– Дайте поесть нормально, не буду больше так портить воздух! – спокойно произнес я на их языке.
– Сейчас, может, тебе еще и темного «Баварского» принести, свинья? – брякнул один из двух фашистов, что решили меня навестить.
– Я светлое люблю, а так, если вас такой водичкой напоить, сами будете дристать дальше чем видите! – сказал я и отвернулся. Фрицы не стали заходить в сарай. Тупо постояли еще несколько секунд и ушли.
Еще два дня я провел более или менее сносно. В первый меня выволокли из сарая, заставляя обтереться снегом, чтобы хоть немного отбить ту вонь, какая от меня шла, а на второй день принесли котелок баланды и какие-то обноски. Обносками оказалась наша форма, здорово потрепанная, но гораздо чище моей. С трудом, но переоделся, даже легче стало. Больше меня уже не били, но и ранами заниматься никто не собирался. Я тут оторвал потихоньку бинт на руке, на вид вроде ничего так, черноты или еще чего страшного не видно. Спина сильно зудела, мне кажется, там лишь царапины, но глубокие, вот и саднит, как будто заживает. А что, если действительно вскользь прошли осколки, то это достаточно вероятно.
Сколько я провалялся в этом сарае, так и не сосчитал, но в один из дней, видимо, прибыл тот, кого ждали.
– Это он? – фашист был образцом гитлеровского выкормыша. Вот уж у этого точно все в порядке с родословной, как с плаката. Наверняка из самого Берлина прилетел. Меня вытащили из сарая и швырнули к ногам фрица. Тот тростью приподнял мне голову и так и стоял, надменно и с отвращением глядя на меня.
– Так точно, господин бригадефюрер, он оставался прикрывать отход той группы диверсантов, которая захватила вашего брата… – О как, так тот эсэсман его братец? Очень интересно!
– Переведите вопрос, лейтенант! – обратился к одному из фрицев Маттеус.
– Господин бригадефюрер, он понимает нас… – неловко отозвался лейтенант. А у Маттеуса глаза расширились.
– Куда увезли пленника? – Вот идиотский вопрос, как будто сам не понимает.
– Куда и ваши доставляют пленных – командованию, естественно, – ответил я спокойно. Как-то по фигу было на свою судьбу уже, в сарае я давно уже смирился с тем, что умру.
– Есть вероятность того, что он жив? – деловито спросил Маттеус.
– Почему он должен быть мертв? В отличие от ваших зверей, у нас пленных не убивают. Сам видел даже генерала вермахта, ничего, живой был. Зачем убивать того, кто уже не опасен?
– Ты лжешь, – заявил на мою отповедь фриц, но как-то неуверенно.
– А зачем мне это? – пожал я плечами.
– Лейтенант, его что, оперировали? – вдруг сменил тему бригадефюрер СС.
– Так точно, извлекли осколки, почистили раны, ничего особенного не делали. Хотели, чтобы не сдох до вашего приезда, господин бригадефюрер! – отрапортовал явно заготовленную речь фашистский лейтеха.
– В каком он звании? – У меня бы и спросил, или не хочет со мной больше разговаривать?
– В бреду допрашивали, назвался ефрейтором…
– У вас есть тут лагерь поблизости?
– Так точно, небольшой. Во время последних боев под Москвой были захвачены около полусотни красных…
– Бросьте его к ним, пуля для него слишком легкая смерть, пусть помучается! – А я только за! Тем более что чувствую себя гораздо лучше, чем в первые дни плена.
– Вот, я же говорил, что вы, немцы, звери. Почему вы так обращаетесь с пленными? Только не нужно о конвенциях, я вас умоляю. Прежде всего это от людей зависит, а уж в последнюю от бумажки. Мне тут воду дают из-под коров, думаете, у нас в плену немецкие солдаты питаются так же? – Мою речь прервала трость офицера СС. Он так хлестко влепил мне этой палкой, что казалось, голову отрежет. Больно было… Крутясь по земле и растирая лицо, я забыл обо всем на свете. Тоже мне Иисус, кого решил разжалобить, матерого эсэсмана? Трижды дурак!
Спустя несколько минут меня подхватили под руки и куда-то потащили. Пару раз бросая на землю, меня наконец втащили в какой-то барак. Дверь захлопнулась, а ко мне тут же подбежали люди.
– Осторожнее, осторожнее, товарищи! – проговорил кто-то в темноте. Не пытаясь осмотреться, я все еще держался за щеку. Блин, еще и ухо саднит…
– Кто тут есть? – выдохнул я первое, что пришло в голову, когда очухался.
– Свои, браток, свои! – ответили мне, и надо мной склонилась фигура бойца. В полумраке было не различить черты лица, но вроде молодое.
– Давно я здесь?
– Так вечером закинули. Ты сознание потерял, уже когда здесь был, что, не помнишь?
– Да помню, только смутно. А уж сколько я тут валяюсь, подавно не представляю. Старший сержант Морозов, – я протянул руку тому, кто со мной разговаривал.
– Красноармеец Веревкин, – парень пожал руку и спросил: – Пить хотите, товарищ старший сержант? – Блин, сразу выкать начал.
– Давай без званий, лады? Мы тут теперь все в одном звании – пленные, бля! – вырвалось у меня.
– Это точно, – вздохнул Веревкин.
– Есть вода-то?
– Есть немного, только грязная…
– Этого дерьма я уже напился вдоволь, дристать надоело уже.
– Так вы, – боец замялся, – ты здесь давно?
– Даже не знаю, держали где-то одного, а сейчас вот сюда, к вам определили.
– Если сюда бросили, значит, не расстреляют, – послышался еще один голос. Этот был похож на командирский, я даже попытался подтянуться.
– Почему? – спросил я. Обладатель командирского голоса проявился у меня перед глазами.
