— Ничего, кроме как прижечь, посоветовать не могу.
— Значит прижигай.
— Анестезии нет.
— К дьяволу ее.
Смотрят друг на друга.
— Я нанесу мазь и забинтую руку своим бинтом. Понял?
Кивнул и показал взглядом на браслет.
Врач обернулся к охране. Стоят, словно два изваяния у дверей. На них не смотрят.
— Здесь всего пять. Мы говорили о шести.
— Все, что есть… потом озолочу.
— Плевать на потом!
Схватил врача за рукав.
— Видел ее? Отвечай? Видел?
Снова воровато обернулся.
— Живая. Здоровая.
И все. И больше ничто не имеет значение. Только то, что она жива и здорова. Остальное можно пережить.
— А теперь жги!
И заорал, когда раскаленное железо прижали к ране. Потом его тащили обратно в камеру. Бросили, как мешок, на каменный пол.
Заботливые руки заключенных подняли его и усадили к стене. Кто-то поднес кружку с холодной водой к потрескавшимся губам.
— Вернулся. Я же говорил, что этот сукин сын вернется.
— Ну ты, бл*, и живучий.
— Ну что?
— План под повязкой, — тяжело дыша, делая большие глотки воды, — кузнец с нами. Завтра бой…
Ранее. Батыр
— Девушка ждет вас уже пять часов.
— Подождет и десять! Мне не до нее!
— Ее брат нервничает.
— И каким боком меня это должно волновать? Ее брат — важный человек?
— Нет, мой господин.
Дарив поклонился и вышел из оранжереи, а Батыр откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Опять этот чертов гаденыш? Его проклятый единственный сын! Тварь, за рождение которой, стыдно каждый день. Он бы лично приказал вспороть ему брюхо, но…не мог. Каким бы подлецом не был Алтан, он все равно родная кровь Батыра Дугур-Намаева и единственный наследник. Если бы внук не исчез… можно было бы изгнать гада.
Подумал о маленьком Лане, которого уже несколько лет не могли найти, и сдавил шариковую ручку сильными пальцами так, что она сломалась. Сученыша нигде нет. Как сквозь землю провалился. Алтана допрашивал не один раз, даже плетью отходил, но тот молчал. Уже несколько дней сидел в подвале на хлебе и воде, но так и не сознался. Уверял, что не трогал племянника… Племянника! Делает вид, что ничего не было! Притворяется, что не виноват!
— Ты убил мальчишку? Ты, мразь? Убил, чтоб на место твое не претендовал?
Схватив сына за волосы и впиваясь злым взглядом ему в глаза.
— Не трогал…отец, клянусь. Зачем мне племянник?
— Не племянник! И мы оба знаем, что он тебе не племянник! Оба знаем, что ты сотворил стручком своим проклятым!
— Не пойму…не знаю…
Ударил по лицу, чтоб не смотреть в трусливо моргающие глаза.
— Не будь ты моим единственным сыном, я бы оторвал твою тупую, извращенскую башку! Говори, ты устранил моего внука, испугался?
— Нет…нет-нет-нет. Я никого не трогал. Нет… я на такое не способен, папа! Прикажи им отвязать меня! Мне больно! Я устал… я есть хочу! — и из глаз слезы ручьями.
— Слизняк! Трусливый пес! Когда порочил Сарнай, ей не было больно? Мне не больно, что ты такой выродок? Мне не больно, что мертва она… что отдал ее на заклание и тебя, урода, сам лично не казнил?
Смотрел на стоящего на коленях Алтана и трясся от злости.
— У меня в коридоре сидит девушка… с братом. Солонго и Даваа Чулуун. Что им здесь надо?
Алтан попятился на коленях назад, молитвенно складывая руки.
— Сама под меня легла и ноги раздвинула. Зельем опоила ведьма. Змея подколодная. Не брал ее силой! Она мне глазки строила, улыбалась и манила меня. Я у Даваа гостил… ночью в спальню пришла ко мне! Пощади отец! Шлюха она! Богом клянусь!
Замахнулся… но не ударил. Опустил руку, сжал кулак. Жалкий, омерзительный слизняк. Если внук не объявится, вот это вот будет править всей империей.
Придется безродную ту выслушать и подумать, что дальше делать и как откупиться, чтоб молчала.
Отстукивал пальцами по столу, вспоминая снова и снова слова сына.
— Зови.
— По одному?
— Обоих зови.
Вначале вошел мужчина. Высокий, статный с огромными богатырскими плечами и мощными, сильными ногами. Он шел впереди широким шагом. Позади него плелась совсем юная девушка с покрытой головой, опущенной вниз. Ее тонкие руки перебирали конец платка, повязанного поверх черных волос.
— Что привело тебя ко мне, Даваа, сын Баяра? И кого привел с собой? И зачем?
Парень вежливо поклонился. Не приблизился ближе положенного расстояния.
— Сестра моя Солонго. Беременна она от сына твоего Алтана.
Батыр вскинул голову и посмотрел прямо в глаза парню, заставив того поежиться и отпрянуть назад.
— Не помнится мне, чтоб мой сын женился на твоей сестре.
— Так… в том и дело. Обесчестил девку. Изнасиловал и бросил!
— Откуда мне знать, что принудил? Свидетели? Доказательства?
Брови Даваа нахмурились.
— Нет…свидетелей. Только синяки на ее теле.
И перед глазами Батыра ноги младшей дочери, скрещенные вместе, покрытые синяками и ссадинами. Тряхнул головой, холодея от давящего чувства тоски и вины.
— Так значит сестра твоя незамужняя сама с моим сыном до свадьбы легла?
Даваа судорожно глотнул воздух, метнул на сестру яростный взгляд, полный ненависти, и посмотрел на Скорпиона.
— Юная она еще и глупая. Позволила в комнату войти, а он… на ковер завалил и силой взял. Душил ее!
— Может, сама завела? Откуда мне знать, что от сына моего понесла. Может, еще с кем добрая была.
Даваа метнулся было к Батыру, но его за руки схватили и удержали.
— Чистая она. Я глаз с нее не спускал. Из дому выйти не давал. Он… в доме моем оставался, я как гостя дорогого принимал. Где справедливость? Позор на сестру падет. Головы никогда не поднять!
— Лучше бы думала об этом, когда ноги раздвигала. Мой сын женат давно и жениться больше не планирует. Это мое последнее слово!
— Но как же так? — кричал парень, сдерживаемый Даривом. — Вы же справедливый, честный. Как можно девку бросить вот так? Кто ее теперь замуж возьмет? Как мне людям в глаза смотреть?
— Бесстыжая сестра твоя, и отвечать за ее падение тебе, если не углядел. Уведи его, Дарив. И сестру пусть свою забирает.
