Но каждой сказке приходит конец. И Эрдэнэ знала, что добро редко побеждает зло. На самом деле в жизни всегда происходит наоборот. Черные тучи пришли из ниоткуда и затянули голубой небосвод рваной, грязной ватой, заслоняя солнце, стирая все цвета.
Ее сказка закончилась. Впереди только серость, слякоть, тоска и бесконечная боль. Ни отца, ни Веры. Никого нет больше. Даже Зимбаги.
Сейчас самолет увезет ее в другую страну, и она умрет там от тоски. Завянет, как розы в саду у отца. Вряд ли их будут проливать и ухаживать за лабиринтом. Тигрят продадут или усыпят, лебеди …наверное и их тоже выбросят.
Объявили посадку на рейс и тетка потащила впереди себя кресло с Эрдэнэ, толкая его так грубо, так сильно, что девочку трясло из стороны в сторону. Она глотала слезы и сжимала кулаки. Дети Навчии шли за ней следом и шептались:
— Ее вышвырнули из дома. Говорят, у нее мерзкий характер и тетка Цэцэг не захотела ее терпеть.
— Кому она нужна эта уродка? Спихнули на нашу мать! Как всех дебилок в нашей семье.
— Ну ничего. Будет жить в чулане на каше и воде. Как Тамила. А мы будем тратить ее денежки.
— Ту хотя бы выдали замуж, а эту никто не возьмет. Вечно будет мозолить нам глаза своей кислой рожей.
— Может заболеет и умрет?
— Такие, как она, убогие, очень живучие.
Эрдэнэ отвернулась к окну, глядя на снующих внизу грузчиков. Потом вдруг вскрикнула и прижалась лицом к стеклу. К самолету подъехала машина, дверца распахнулась и из нее вышла женщина в белом костюме, с аккуратно собранными на затылке золотистыми волосами, она бросилась к трапу, а Эрдэнэ обернулась к своим троюродным сестрам и ехидно процедила.
— Держитесь, стервы, я вырасту и позабочусь о том, чтоб вы в вашей Тьмутаракани сдохли с голода без крошки хлеба. Только на каше и воде. Обещаю!
А потом повернулась к женщине, которая быстрым шагом шла по узкому проходу салона самолета.
— Мамааа Вера! Мамочка моя! — и потянула к ней тонкие руки, а по смуглым щекам покатились слезы радости.
***
— Сева, загружай этих тварей в фургон. Агрессивные дряни.
— А с этой что делать, Костян?
— Эту сказали усыпить. Ее никто не купит она полуслепая.
Один из перегонщиков хищных питомцев с презрением посмотрел на клетку белой маленькой тигрицы. Та ходила в зад и вперед и скалилась, рычала, показывая небольшие, но острые клыки.
— Шикарная зараза. Но кто ее возьмет с таким изъяном? Жалко блин. Красавица такая. Может оставим, а Косой?
Второй мужчина с сожалением взглянул на клетку.
— Никто. Даже не думай. Вколи ей снотворное и закопай во дворе. Она нам бесплатно досталась. Шкуру только снять не забудь, лапы с хвостом отрубить и передние клыки вырвать. Хоть на чем-то заработаем.
— Ты поехал?
— Угу. Отвезу этих мелких сученышей Радмиру на них поступил заказ. Давай, Сев. Долго не тяни с этой кошкой. А то я тебя знаю жалостливого.
Сева провел взглядом друга и сел напротив клетки.
— Ну что? Знаешь, что тебя скоро не станет, м? Тебе пахнет смертью? Или нет? Обычно все скулят и боятся, а ты сидишь и скалишься.
Тигрица подошла к прутьям клетки и посмотрела на человека. Взгляд спокойный, осторожный. Он протянул руку и она вдруг клацнула челюстями в миллиметре от его пальца. Успел одернуть вовремя.
— Ах ты ж маленькая сучка.
Встал со стула, докурив сигарету и подошел к шкафчику с медикаментами. Достал несколько ампул, шприц.
— Знаешь, я ведь не сволочь. Мне всегда жалко животных. Я их люблю, честно. Но кто-то должен это делать, понимаешь? И платят неплохо. Так что ничего личного. Ты просто уснешь и не почувствуешь. Зато от тебя на память остается шкурка. Не всем выпадает такая честь.
Набрал жидкость в шприц. Тигрица заскулила и забилась в дальний край клетки.
— Ну-ну, девочка, будь умницей и иди к папочке. Давай. Черт. И как тебя оттуда вытащить? Придется делится мясом.
Он вернулся к холодильнику и достал кусок говядины, отрезал небольшую часть, вколол в мясо лекарство, и положил с самого края клетки. Тигрица повела розовым носом, принюхалась.
— Да, малышка. Это вкусно. Иди сюда.
Несколько несмелых шагов и живодер покачал головой, подпихнул мясо чуть дальше.
— Давай, у меня нет времени. Еще разделать тебя потом надо. А это не полчаса и не час.
В эту секунду ощутил, как к его затылку прислонилось что-то ледяное, заставив дернуться вперед.
— Не двигайся, сукин сын!
К клетке подошла женщина в белом платье, на живодера она не смотрела, протянула тонкую изящную руку и отодвинула засов.
— Она оторвет вам руку! — тихо сказал мужчина, но дуло пистолета ткнулось в затылок сильнее.
— Заткнись!
Женщина наклонилась ниже.
— Джая, моя малышка. — какой мягкий и завораживающий голос и волосы блестят как чистое золото.
Женщина забрала мясо и отшвырнула его в угол помещения, потом протянула обе руки к тигренку и та бросилась к женщине. Еще секунда и маленькая хищница оторвет ей пальцы, но вместо этого малышка начала облизывать незнакомку, тереться о ее ладони, переворачиваться игриво на спину, всем своим существом показывая дикую радость, позволила достать себя из клетки и словно обняла женщину обеими лапами за шею тут же облизала ее лицо и спрятала морду в золотых волосах. Завораживающее зрелище белоснежная женщина и белоснежная тигрица. Как мать и дочь.
— Ты, ушлепок! А ну давай, залезай! Давай! Поживее!
Они затолкали его внутрь клетки так, что он весь изогнулся и прижимался лицом к решетке, прутья впивались ему в скулы, в губы, руки, ноги, спину казалось разорвет от напряжения и от неудобной позы. Замок щелкнул и один из людей, сопровождавших женщину, затолкал ему в рот кусок сырого мяса.
— Жри, гад!
***
Праздничная зала в доме наполнена людьми. Родня Хана, слуги, садовники. Они стоят полукругом. Рядом с друг другом. Опустив глаза в пол. Кто-то дрожит, кто-то тихо плачет, кто-то выскуливает, что он не виноват и его заставили, молитвенно сложив руки. Но все они без исключения боятся. Трясутся от ужаса и от удивления. Никто из них не ожидал, что я вернусь так скоро и так жестоко.
Я снова в белом, но уже в другом наряде, в моих волосах красные розы и шлейф тянется следом за мной по такой же кроваво красной ковровой дорожке. По бокам от меня пятеро охранников с автоматами в руках. Они пристрелят любого, кто посмеет пикнуть что-то против. Во дворе около десятка трупов — верные люди Цэцэг и Оюун. Ковер постелили для меня, чтоб мои ноги не коснулись луж крови. Я вошла в дом только тогда, когда всех согнали в одно место, а вооружённые головорезы тетушек были обезврежены.
