Однокомнатная квартира Зимбаги была чистой и уютной, но в ней почти не было мебели. Пахло краской и сыростью. Я села на одинокий стул возле окна и гладила перышки Генриха, глядя в одну точку и чувствуя полное оцепенение. Ни одной мысли. Ступор и состояние шока. Слишком быстро и слишком много всего навалилось и придавило, как камнями к земле. Я словно упала и не могу встать с колен, даже поползти, меня примяло с такой силой, что мне больно даже поднять голову… и не хочется ее поднимать. Хочется лежать вот так там, внизу и не шевелиться.
Куда идти? У меня никого нет. И ничего нет. Даже банковская карта осталась в доме. Никто мне ее не отдаст. Они скорее присвоят ее себе, как и все что плохо лежит. Цэцэг сделает все, чтобы превратить меня в пыль и удержать свое положение. Она вцепится в трон мертвой хваткой и уже не разожмет свои пальцы.
Давир принес мне стакан с водой, и я взяла его дрожащей рукой. Озарение пришло внезапно и буквально оглушила своей неизбежностью. Глаза широко распахнулись, я уронила стакан и схватила мужчину за воротник, впилась в него скрюченными пальцами.
— Найдите людей и заберите Батыра из больницы. Слышите? Заберите его немедленно! Первое, что они сделают это попытаются его убрать! Оставьте меня и езжайте туда! Сейчас!
— Я получил приказ глаз с вас не спускать! И…тетки вряд ли осмелятся!
Но его глаза сверкали, словно он не мог поверить, что слышит это от меня. А я с такой отчётливостью поняла, что теперь жизнь деда в опасности, что казалось сердце стучит у меня в глотке.
— Плевать! Со мной ничего не случится. Они не считают меня опасной иначе растерзали бы прямо там. Осмелятся! Спасайте Батыра. Он не доживет до утра. Я чувствую! Он их единственная помеха на пути к цели. Идите! Быстреее! Как можно быстрее! Заберите его оттуда любой ценой!
Давир внимательно смотрел на меня, очень пристально, словно изучая, потом низко поклонился и выбежал из квартиры. Я закрылась на несколько замков и дрожа прошла на кухню. Меня морозило, несмотря на тепло. Нагрела чайник и заварила себе чай. Это единственное, что нашла в доме Зимбаги. Прошла с ним в комнату и включила телевизор. На одном из местных каналов говорили о похоронах Хана. Показывали запись с камер на трасе. Снова и снова я видела фигуру моего мужа, как он оттаскивает от машины деда, потом возвращается обратно и …взрыв. Пламя подскакивает выше деревьев и сжигает всю вокруг с такой адской скоростью, что обугленные куски стволов падают вниз горящими головешками. И внутри меня творится точно такой же ад. Это я горю. Горит моя плоть, мясо, кости, мое сердце и моя душа. Вздувается волдырями, лопается причиняя адскую пытку. И надежда начинает дымиться, обугливаясь по краям…вместе с верой…
Камеры репортеров показывают дом моего мужа. Похороны и меня среди стаи родственников в черном, стоящих у могилы как призраки. И я словно вижу, как они тянут руки за подаянием. И я среди них во всем белом. Тогда я не видела, как толпа ступала вперед, сужая круг, как они вот-вот сожмут меня в плотное кольцо и раздавит своей чернотой. Но когда Цэцэг полетела в яму они рассыпались назад. Как комья грязи. Трусливые шакалы. Испугались. Меня?
И лишь в спину кричали свои проклятия и гадостные низости.
Камера показала крупным планом плачущую Эрдэнэ. Ее огромные раскосые глаза. Сколько в них ужаса, боли, растерянности. Моя маленькая девочка. Как же я слаба сейчас и не могу защитить тебя. Прости меня…я правда старалась, я правда очень сильно тебя люблю.
Девочку затолкали в машину, а камера переключилась тигрят. Их железными палками гонят в грузовик, на маленьких шейках шипованные ошейники. Малыши кричат, плачут, оглядываются беспомощно, их глаза полны боли, упрека и непонимания…Джая упала и ее несколько раз ударили железным прутом, загоняя в машину. Слезы спрятали изображения в туман. Я смотрела и понимала, что не могу все это выдержать. Где взять сил? Как справиться с болью? Как пережить этот кошмар?
Сползла на пол, закрывая лицо руками. Вместо крика только жалкие хрипы. И губы кусаю до крови, до мяса…Как продолжать верить? Взрыв такой силы…разве там мог остаться кто-то в живых? И все что было моим, все, что составляло для меня счастье вдруг разорвалось на куски и начало исчезать прямо на глазах. Оставляя меня моральной сиротой, оголяя всю мою сущность и оставляя ее мерзнуть на ледяном ветру человеческой алчности и жестокости, не знающей предела.
Я лежала на спине, глядя в потолок и чувствуя привкус собственной крови во рту. Все тело скручивает от невыносимого страдания. И мне ужасно холодно. Так холодно, как будто я лежу в ледяной воде, на самом дне глубокого колодца и вижу перед собой только черное небо без звезд.
«— Те слова, что ты мне говорила…ты их чувствуешь?
Я не переспросила какие слова. Потому что знала, о чем он. Видела этот вопрос в его глазах.
— Любовь к тебе?
Черный взгляд вспыхнул пьяным восторгом.
— Больше чем чувствую. Люблю тебя. А ты…ты чувствуешь?
И затаилась, все еще с его плотью внутри, все еще распятая им, подрагивающая после перенесенного удовольствия и перепуганная ожиданием ответа.
— Чувствую, — сказал тихо.
— Что ты чувствуешь?
Взял мою ладонь и прижал к груди, которая еще дергается ходуном.
— Здесь…Тебя».
Пожалуйте…хоть один знак, один маленький знак, что я верю не напрасно. Что я сама …не напрасная. Тамерлан, где ты? Гдееее? Мне страшно! Я перестаю верить. Помоги мне. Я хочу …хочу надеяться, хочу знать ради чего все еще живая. Хочу чувствовать тебя здесь. В себе. Прошууууу! Умоляю!
И ощутила легкий толчок изнутри. Замерла. Приложила руку внизу живот и последовал еще один легкий удар, за ним еще и еще.
— О божееее, — застонала вслух, рыдая и обхватывая живот обеими руками. Малыш заговорил со мной, дал почувствовать, что я не одна и ради чего живу.
— Да, маленький…да, ты прав. Ради тебя и…ради твоего папы. Мы будем его искать. Обязательно будем. Только дай мне силы выдержать. Я должна быть сильной. Должна! Должна!
***
Дверь открылась, и я услышала громкие голоса, женские повизгивания и всхлипывания. Бросилась в прихожую. Двое мужчин завозили больничную кровать вместе с приборами прямо в квартиру, а Давир тащил за собой женщину в белом халате. Она кричала и пыталась вырваться, упиралась и сопротивлялась. Ее лицо залито слезами. Но Давир не обращал внимания он втолкнул ее в комнату и силой закрыл дверь Повернулся к несчастной и рявкнул ей в лицо:
— Будешь смотреть за ним прямо здесь. Не дай бог что-то пойдет не так — я тебе голову откручу, поняла? И хватит орать! Тебе за это заплатят!
Толкнул ее к кровати и повернулся ко мне.
— Это врач. Будет следить за его самочувствием. По-хорошему идти не хотела и чуть не вызвала охрану.
Первым порывом было освободить ее, заставить Давира отвезти несчастную, перепуганную женщину обратно в больницу, но я посмотрела на мертвенно-бледное лицо деда и медленно выдохнула. Не сейчас. Потом. Я пожалею ее и буду собой потом. У меня пока нет права на жалость и благородство. От жизни Батыра зависит и моя собственная жизнь.
