— Я хотел отдать тебе потом…после приезда. Но думаю и сейчас тоже можно.
Взял меня за руку и надел на запястье тонкую цепочку похожую на колючую проволоку, обвитую стеблями красных роз.
— Это так красивооо, спасибо.
Восторженно глядя на украшение и умиляясь каждому лепестку, каждому шипу, каждому листику.
— Это невероятная вещь.
Все эти подарки так неожиданно, так завораживающе, так…непохоже на него. Всегда сдержанного, скупого на слова и эмоции. Я словно знакомилась с ним заново. С той стороной, которая спрятана от всех. С тем человеком, который появлялся только со мной и исчезал, когда мы оказывались не наедине. Я еще понятия не имела сколько могли стоить такие подарки, да и не важно все это. Важно лишь то, что он сам их выбирал, заказывал для меня, думал обо мне. Такой жестокий, мрачный, грубый. Даже не знаю, что он говорил ювелирам, когда покупал или заказывал драгоценности. Подалась вперед и прильнула к его губам. Мы увлеклись поцелуем, и я ощутила, как участилось его дыхание, как он стал более страстным, глубоким и вдруг отстранился от меня.
— Самолет скоро.
— Позвони, когда приземлишься.
— Ты будешь волноваться?
— Очень.
— Это звучит скучно и уныло.
— Почему?
— Но мне пи***ц как нравится!
Надел пиджак, пригладил растрёпанные моими руками волосы и направился к двери. И мне вдруг показалось, что чем дальше он уходит, тем больнее мне дышать. Каждый вдох, как будто легкие сжаты клещами. Вскочила с постели, бросилась за ним и схватив за руку развернула к себе. Стою перед ним босая, совершенно голая, укутанная лишь своими волосами.
Это оказалось тригерром для него. Точкой невозврата. Со стоном зарычал мне в губы, подхватил под колени и впечатал в стену, быстро расстегивая ширинку, тяжело дыша и глядя мне в глаза.
— Возьми, — всхлипывая, всматриваясь умоляющим взглядом в черные глаза.
— Порву, — хрипом мне в губы.
— Не порвешь… там мокро.
— Бляяяядь. — взревел и со всех сил толкнулся внутрь. Я выгнулась, сжимая его плечи, а он опустил ладонь мне на горло, не сдавливая, а удерживая мое лицо так, чтоб видеть его, не давая запрокидывать голову. Закричала при следующем толчке уже вместе с ним. Ощутила, как сильно сжимает ладонями мои груди, как мнет бедра и безжалостно толкается внутри. Быстро, хаотично, по сумасшедшему. Будто не было всю ночь секса, будто не кончали оба как ненормальные. И сейчас как два голодных зверя впившихся в друг друга, целующихся до синяков на губах. Как же рвано он дышит, как сексуально низко, гортанно стонет от каждого толчка. Оргазм ослепил сильной, острой вспышкой и следом за мной под мои судороги почувствовала, как бьет фонтаном его страсть внутри, как вцепился в мою шею зубами и дергается, кончая и прижимая меня к стенке. Немного времени, чтобы прийти в себя и отдышаться.
— Те слова, что ты мне говорила…ты их чувствуешь?
Я не переспросила какие слова. Потому что знала, о чем он. Видела этот вопрос в его глазах.
— Любовь к тебе?
Черный взгляд вспыхнул пьяным восторгом.
— Больше чем чувствую. Люблю тебя. А ты…ты чувствуешь?
И затаилась, все еще с его плотью внутри, все еще распятая им, подрагивающая после перенесенного удовольствия и перепуганная ожиданием ответа.
— Чувствую, — сказал тихо.
— Что ты чувствуешь?
Взял мою ладонь и прижал к груди, которая еще дергается ходуном.
— Здесь…Тебя.
Отнес на постель и быстрым шагом пошел к двери, застегивая на ходу штаны. Я бросилась к окну, чтобы проводить взглядом, чтобы смаковать его слова, сотрясаясь от дрожи. От счастья. Запредельного, ослепительного. Я никогда не думала, что могу быть настолько счастливой.
Смотрела как он садится в машину, как оглядывается на окна, как захлопывается дверь.
Глава 17
Мои глаза были закрыты; казалось, вокруг меня сгущается мрак, и мысли бушуют во мне, словно темный и бурный прилив. Обессилев, ослабев, без воли, я, казалось, лежала на дне высохшей большой реки. Я слышала, как с гор мчится мощный поток и приближается ко мне, но у меня не было желания встать, у меня не было сил спастись от него. Я лежала в изнеможении, призывая смерть. Одна только мысль трепетала во мне еще какой-то слабой жизнью: это было воспоминание о боге; оно жило в молчаливой молитве; ее непроизнесенные слова слабо брезжили в моем помутившемся сознании, я должна была выговорить их вслух, но не имела сил…
«Не уходи от меня, ибо горе близко и помочь мне некому».
О, оно было близко! И так как я не просила небо отвратить его, не сложила рук, не преклонила колен, не открыла уст, оно обрушилось на меня; могучий, полноводный поток захлестнул меня со страшной силой. Горькое сознание утраченной жизни, моя разбитая любовь, мои погибшие надежды, моя поверженная вера — все это хлынуло на меня мощной темной массой.
Шарлотта Бронте
— Ваш малыш совершенно здоров. На данный момент мы не видим никаких отклонений.
Наверное, эти слова хочет услышать каждая мама и каждая будущая мама. Я их ждала во сто крат сильнее, потому что у меня были все основания сомневаться, все основания бояться самых страшных диагнозов и недостатков несовместимых с жизнью. Но это было бы так жестоко, так несправедливо и ужасно. Не знаю, как бы я справилась с таким известием и смогла бы избавиться от беременности в случае положительного ответа и страшного приговора? Накануне теста я перелопатила кучу информацию о генетических заболеваниях. Ни один тест не давал абсолютно точного ответа. Везде процентное соотношение. Пока шла к кабинету и пока, затаив дыхание, ждала первых комментариев узиста, казалось я сейчас умру от страха. Сидела на мягком стуле в приемной частной клиники и листала журнал скорее, чтоб хоть немного отвлечься, но мысли не переставали сводить с ума и роиться в голове в диком хаосе. Рядом со мной сидела беременная женщина в длинном платье, застегнутом по самый подбородок, ее муж в своеобразной одежде с локонами у висков и в маленькой ермолке на макушке ходил по коридору с тремя малышками и что-то им рассказывал на другом языке. Девочки весело смеялись и показывали пальцами на картинки.
— Вы первый раз к Арнольду Марковичу? — спросила женщина, — Не нервничайте так. Он прекрасный специалист. Один из лучших генетиков в стране. Если бы не он я бы уехала отсюда и рожала бы заграницей. Мой муж сейчас здесь работает…Но Арнольд Маркович самый лучший.
— Страшно…услышать плохие новости. Очень страшно.
— Я вас понимаю. Страшно. Невероятно страшно. Особенно нам. Матерям. Когда мы жили в Израиле, и я носила мою третью дочь, то в одной из лучших клиник нас с ней приговорили. УЗИ показывало отсутствие обеих почек. Несколько аппаратов у нескольких специалистов. То есть никаких сомнений быть не могло. Я жду малышку с аномалиями не совместимыми с жизнью. Мы с мужем религиозные и аборт делать не стали бы. Оставалось ждать рождения девочки и ее смерти. Врачи сказали, что она умрет едва появится на свет. Что мы успеем поцеловать ее и отпустить на небеса. Нам предлагали сделать искусственные роды и избавиться от нее задолго до этого, чтобы избежать психологической травмы и самих родов. Но наш раввин настаивал на рождении и поддерживал меня. Мы молились о ее здоровье. Молились все, кто знал меня лично и, кто не знал нашу семью. Мы с мужем купили одежду для доченьки и были готовы к похоронам. Каждый день я плакала и молилась, ела витамины и питалась полезной пищей. Я надеялась на чудо. И нет ничего страшнее, чем знать, что скоро похороню мою девочку. Больше всего на свете я не хотела рожать. Ведь пока моя дочка во мне — она жива, и я чувствую ее толчки. Я родила в срок. Сама….Здорового ребенка с обеими почками. Без малейшего отклонения в здоровье. Вон она самая маленькая топает за руку с моим мужем. Чудеса случаются. Надо молиться и верить. Бог есть, и он слышит каждую молитву. Сделать аборт, убить, избавиться может любой, а верить, надеяться и дать жизнь даже если она будет или короткой, или мучительной может далеко не каждый. Но мы не в праве решать кому жить и кому умирать.
