— Пообещай, что больше не станешь драться. Никогда. Поклянись мне, пожалуйста.
Ангаахай так трогательно боялась за него, так дрожала и плакала из-за каждой ссадины, трогала их пальчиками, промывала и по ее щекам катились слезы, а он думал о том, что никто и никогда по нему не плакал. И он становился уязвимым, он таял от этих слез, он жадно их поглощал, осушал губами и вытирал руками.
И ее волосы так пахнут, так благоухают, что его дурманит, завораживает этот запах.
— Улыбнись мне.
— Как я могу улыбаться, когда твое лицо в синяках? Как я могу улыбаться, когда вижу твою грудь в кровоподтеках?
— Так зарабатываются большие деньги.
— К черту деньги! Золото презренный метал и жизнь на него не купишь!
— Ошибаешься, маленькая птичка. Но я хотел бы, чтоб это было правдой.
— Мне страшно, что они убьют тебя…там, на ринге.
— Поверь, меня могут убить где угодно, но только не там.
— Никогда так не говори. Тебя не убьют!
И никто, кроме нее не боялся. Только она могла заплакать о нем, только ее лицо искажалось болью от его боли, только от нее он не ощущал смрада лжи.
И он начал верить в существование того самого слова. Нет, он не произнес его вслух. Оно казалось ему ничтожным. Но он теперь представлял, как оно выглядит, у него были голубые глаза, золотые волосы, белая кожа и нежный голос, руки-крылья и сладкие губы. И напоминала ему боль. Щемящую, острую, то яркую, то нежную.
Ангаахай научила его чувствовать, научила ощущать и стать зависимым от этих ощущений. Быть любимым ею. Видеть в ее глазах то, чего никогда не существовала это все равно, что узреть Бога или Дьявола. Все говорят, но никто не видел…а он нашел, он даже держал в своих руках. Его личную религию, своего идола. И он ревностно берег его, прятал от чужих глаз, не позволял трогать руками. Чтобы не разбилось, не поранилось, не исчезло вдруг…Его счастье. Первое счастье в жизни. Невесомое, призрачное, тоненькое, как паутинка.
Хан ощущал эту паутинку кончиком языка на ее губах, страстными выкриками его имени, отражением своего лица в ее глазах.
Но это не умаляло бешеной похоти, адской страсти и постоянного голода. Хан набрасывался на нее, как голодное животное, как одичалый человек, которого долго не кормили, и он готов жрать сырое мясо голыми руками.
А вместо этого целовать ее скулы, шею, плечи, вылизывать каждый миллиметр ее тела.
— Тамерлан…, я приготовила тебе подарок.
— Вижу, чувствую, — со стоном пробираясь горячими ладонями под тонкую ткань платья, сжимая ее спину и представляя, как сейчас овладеет ею. Как вонзится в нее, всматриваясь в голубые бездны, полыхающие тем же огнем, что и он сам.
— Ты не видел…давай ты сначала посмотришь.
— Нееет, сначала я хочу оказаться в тебе.
Какой сочной стала ее грудь, какой упругой, тяжелой. С каждым днем она все красивее, как будто из бутона розы раскрывается аномально прекрасный цветок.
— Я хотела, чтоб ты увидел, Тамерлаааан…
— Ты сама виновата…ты дразнишь меня моим именем.
Распластав под собой и разворачивая спиной к себе, наклоняя вперед, поднимая вверх платье и вбиваясь в ее тело одним толчком.
Изливаться в нее бесконечно долго, а потом валяться на ковре, притянув к себе и не думая ни о чем.
— Пойдем… я покажу тебе свой подарок. Пожалуйста.
— Ты серьезно?
Кивнула и у него сдавило в груди. Ему ничего не дарили. Никто. Никогда.
Более растерянным и смущенным Хан себя не ощущал с детства.
— Закрой глаза.
— Закрыл.
— Не подсматривай!
— Не подсматриваю!
Она вела его за руку, куда-то во двор, затем в сад. Он шел следом и улыбался, как идиот. Пока они куда-то не пришли, и она не прошептала:
— Открывай.
Приподнял веки и остолбенел в вольере резвились тигрята. Два черных и один белый. Они катались клубками возле Эрдэнэ, а та гладила их и весело смеялась.
Перед глазами появился силуэт Киары и от боли свело судорогой все тело. Вырвал руку из ладони Ангаахай.
— Пусть их унесут.
— Куда? Я выкупила их в зоопарке. Он сгорел, их мама погибла, а малышей хотели распродать в цирки.
— Чтоб сегодня их здесь не было. Это не приют.
Развернулся и пошел к дому, чувствуя, как печет глаза и дерет в горле.
Глава 14
Немного ранее…
Ты мой, без клятв принадлежать
Без обязательств, без оков
Тебе не нужно обещать
Ты просто мой, без ярлыков
Мне больно без тебя дышать
Ты, словно, часть меня самой
Беззвучно хочется кричать
И жадно повторять "ты мой"
Не потому, что так хочу
Я не держу, не хватит сил
Ведь я сама принадлежу
Ты просто мой, ТЫ так решил…
© Ульяна Соболева
Я тогда долго смотрела на тест, на две яркие полоски. Прятала его в шкафчик в ванной и снова доставала и смотрела. Потом подолгу разглядывала себя в зеркале, искала признаки беременности. Мне не верилось, что внутри меня может жить еще кто-то. Частичка Тамерлана. Частичка моей любви к нему. Мы, слившиеся в единое целое, которое сделает нас бессмертными.
— Ты очень худенькая и хрупкая и пока что ничего не видно. Ты вся миниатюрная, но это ненадолго еще немного и живот полезет на нос. Ты должна ему рассказать! Хватит тянуть время. Иначе это сделаю я. А еще хуже заметят эти змеюки.
— Мне страшно.
Зимбага приносила мне настойку от тошноты каждое утро и каждое утро говорила мне о том, что я должна поговорить с мужем.
— Потом будет поздно.
— Почему поздно?
Мы посмотрели друг на друга, и она осеклась. Как будто хотела что-то сказать и не решилась.
— Ты должна быть с ним откровенной. Хан придёт в ярость, когда узнает, что ты так долго скрывала.
И она была права. Я понимала это, но со мной что-то происходило. Каждый раз, когда я собиралась ему рассказать меня что-то останавливало. Я боялась испортить то, что появилось между нами. Я оттягивала момент истина как могла потому что хотела насладиться тем, что не надеялась с ним испытать — счастьем. Самым обыкновенным, человеческим, таким тонким и легким, что я ощущала, как оно укрывает меня кружевами. Мне казалось, что он не обрадуется новости и все кончится.
