— Скажи это еще раз…
Не понял, вздрогнул отстранил от себя, всматриваясь в мое лицо, пытаясь убедиться, что ему не послышалось.
— А здесь? — я прижала ладонь к его груди, — Здесь я одна? Я есть там…или оно пустое? Твое сердце, Тамерлан? Что оно чувствует? Когда я думаю о тебе мое бьется, как ненормальное и кажется оно остановится, если ты посмотришь на другую женщину…
Придавил мою ладонь сильнее, втиснул ее в себя, накрывая сразу двумя руками.
— Я уже давно слепой, Ангаахай. Потому что вижу только одну женщину. И иногда мне хочется вырвать себе глаза.
— Кого ты видишь?
И чернота в его радужках исчезает, растворяется, как будто радужка вспыхивает золотом, оно просачивается сквозь пелену мрака. Теплое, горячее, растапливает ледяной холод отчуждения, как будто сквозь морозы проступило лето и внутри меня запели птицы.
— Тебя вижу…
Мне обожгло глаза. Это было сильнее и острее, чем «я люблю тебя» слаще всего, что он когда-либо мне говорил и я когда-либо слышала в своей жизни. И они дались ему тяжело эти слова.
— Правда?
Так жалко, боязливо, словно желая убедиться, переспросить сотни раз.
— Я никогда не лгу, Ангаахай. Запомни — никогда.
Вскинула руки и обняла его за шею, пряча лицо там, где бьется вена, чуть ниже подбородка, возле уха, где запах его тела такой терпкий и сильный, что у меня кружится голова.
Глава 13
— Никогда, — сказал он, стиснув зубы, — никогда не встречал я создания более хрупкого и более непобедимого. В руке моей она, как тростник, я мог бы согнуть ее двумя пальцами; но какой толк, если бы я согнул ее, если бы я растерзал, раздавил ее? Загляните в эти глаза, перед вами существо решительное, неукротимое, свободное! Оно глядит на меня не только с отвагой, но с суровым торжеством. Как бы я ни поступил с его клеткой, я не могу поймать его, это своевольное, прекрасное создание! Если я уничтожу, если я разрушу его хрупкую тюрьму, мое насилие только освободит пленницу.
Шарлотта Бронте
Хан повез ее на закрытые бои снова. Клялся себе, что больше никогда, клялся, что оставит дома под охраной, но ему всегда казалось, что лучшая охрана для нее — это он сам. Если бы мог приковать к себе цепями так бы и поступил. И даже не предполагал, чем это обернется для него. Хан еще не до конца осознал власть этой маленькой женщины над собой, ее особенное влияние, которое усиливалось с каждым днем. Он говорил сам с собой, приказывал себе прекратить быть тряпкой, приказывал дотерпеть до конца, чтоб сломалась, чтоб от голода ползала на коленях и умоляла его дать хотя бы кусок хлеба…чтобы пришла сама. Чувствовал себя победителем в первый же день. Конечно она сдастся и придёт на ужин, не посмеет ему перечить. Вначале думал опаздывает, потом, когда понял, что маленькая сучка решила сделать по-своему осатанел от злости. Пытался есть, но кусок не лез в горло и эти гости, которые на хер ему были не нужны в его доме, превратившемся в отель для всех желающих. Его крепость, его уединенное убежище вдруг наполнилась каким-то бешеным количеством людей, которых он сам лично не пустил бы на порог. Которых никогда не считал своими родными.
Но все изменилось. Человек весьма ненасытная тварь. Он может долгое время отказываться от роскоши и мнить себя аскетом, но стоит лишь дать ему ощутить на языке хотя бы крошку власти, хотя бы тончайший аромат могущества и весь аскетизм катится к дьяволу и хочется большего.
Да, в нем проснулось желание владеть всем…Оно, наверное, никогда и не умирало. Все принадлежит ему по праву, как плевок в морды своей родни, как подножка каждому, кто называл его ублюдком и радовался его исчезновению. Он хотел, чтобы они ползали у его ног и заглядывали ему в глаза как Богу, чтобы прикусили свои языки…Даже больше — он хотел создать империю, которой не было равных. Объединить всех членов своей семьи, даже самых дальних, сплотить их. Но для этого нужно вернуться в семью, стать ее частью и чтить ее законы и порядки. Дед умело манипулировал этим фактом, неустанно напоминая ему неписаные правила, которые нельзя нарушать.
Неповиновение Ангаахай, как плевок в глаза, как подножка и удар под дых. Маленькая непокорная дрянь. Ее ведь и так не принимают в их клане, считают игрушкой, развлечением, временным удовольствием. Хан хотел иного, хотел, чтобы она стала частью этой семьи, чтобы начала чтить их порядки, выучила обычаи, прониклась менталитетом и постепенно это начало происходить.
***
— Ты должен жениться на дочери Сандала. Это объединит два могущественных клана, мы сможем слиться в огромный концерн, увеличить прибыль в несколько десятков раз.
— Я не хочу жениться. Почему нельзя договориться с твоим давним приятелем о сделке?
— Потому что это самый верный способ обезопасить себя от предательства.
— Ты думаешь члены семьи на него не способны?
Их взгляды скрестились.
— Умный-умный и такой глупец. Если дочь Сандала станет твоей женой — ты автоматически наследуешь все, что принадлежит ее отцу. У них нет сыновей. Ты вообще представляешь, чем они владеют и куда откроют нам дорогу.
— Я подумаю над этим.
— Подумай. Сделай одолжение. Последнее время мне кажется ты думаешь только членом и только о своей русской. Запомни, внук, любовь, конечно, прекрасное чувство, глупое, бесполезное, но прекрасное, оно сродни адскому наркотику и подсаживает на себя так плотно, что соскочить с этой иглы иногда помогает только смерть, на ней не строятся империи и не зарабатываются миллионы…из-за нее они рушатся…из-за нее проигрываются войны и льется кровь. Думай не членом, не сердцем, а головой. Перед пожаром мне удалось договориться о переговорах с самим Алмазбеком Хият Боржгоном. Ты понимаешь какой это уровень? Понимаешь, как далеко мы можем подняться…И договорился с ним Сандал. Если мы сольемся, то наш концерн будет больше, чем у Алмазбека и мы станем для него более чем выгодными партнерами. А это новые перспективы. Это дорога к небесам.
— Я сказал, что подумаю об этом.
— Подумай. Надо стремиться к большему, чем ты есть…Никто не знает тебя, как бизнесмена и главу клана. Ты всего лишь отбившийся от стаи слабак, который машет кулаками и сидит на нарах за тяжкие телесные…
Тамерлан вскочил с кресла и сжал кулаки.
— Ты хотел сказать от кодла змей. Запомни я никогда не хотел быть частью вас. Никогда не мечтал вонять той же гнилью, которой провонялись вы все.
— Но ты здесь и мысли о наследстве не дают тебе покоя. Гораздо большего можно добиться, будучи внуком Дугур Намаева и наследником всей моей империи, чем громилой по кличке Хан от имени которого ссут кипятком фанатки и пестреют бульварные газетенки. Твое имя достойно большего.
— Твое имя, ты хотел сказать, которое является синонимом слову — предательство, равнодушие, детоубийство и насилие?
