— Но Светлана Антоновна была крепким орешком, да, Ир? Она не торопилась умирать и кончать с собой тоже не хотела. Она не верила, что ее племянница погибла и тело не опознала. Им надоело ждать, и Ирочка «забыла» выключить газ в квартире, предварительно опоив старую женщину снотворным. Я ничего не упускаю, а Ирочка? Все верно пересказал?
Хан выкинул руку вперед и сдавил горло женщина от ужаса она задергалась всем телом. Она мычала и визжала, вызывая во мне смесь адского, сковывающего все тело презрения, ненависти и…и ужаса. Я понимала, что все эти признания с Ирочки выбивали и вытаскивали самыми жесточайшими способами. А еще понимала, что вот эта женщина…на самом деле не женщина, а исчадие ада. И…и именно она, а не я была рядом с мамой Светой в последние дни ее жизни. Она убила мою маму…
— И наконец патологоанатом Роман Сергеевич Гречко. Он же давний знакомый Сивакова. Выдавал фальшивые заключения о причине смерти. Помогал своим дружкеам избежать наказания за что и получал пухлые конвертики. Кто будет сомневаться, да, Роман Петрович? Кому нужны старики? Правда? Пожили и хватит.
Жирный, одутловатый тип, с женской грудью, обвисшим животом и целлюлитом на руках, трясся, как желе и очень быстро моргал.
— Я привел к вам судью. Она решит будете вы жить или умрете.
И повернулся ко мне. Я еще не осознала до конца что происходит. Я лишь ощущала дикий холод, пустоту и беспомощность против человеческой подлости, жадности и дикой жестокости.
Смотрела на висящих на столбах людей и не испытывала ничего кроме ненависти, боли и…непонимания КАК? Как люди могут так поступать с другими людьми? Более слабыми, старыми, немощными. Мое воображение рисовало мне испуганную маму Свету….как они травили ее.
— Под каждым из них чан с цементом. К крючку над их головами прикреплена веревка, она обмотана вокруг проволоки на руках. Едва она оборвется человек упадет в чан, крышка захлопнется.
Я его только слышала. Смотрела по очереди на каждого из нелюдей с человеческими лицами и…и не знала, что именно я чувствую. Наверное, стыд за то, что и они и я ходим по земле.
— И только ты решишь обрезать веревки или нет. Ты можешь оставить их в живых…Сегодня ты жизнь или смерть.
Он сунул мне в руку нож и сжал мои пальцы вокруг рукояти.
— Я… я не знаю. Не знаю, как поступить.
Со слезами посмотрела ему в глаза. Я не хотела чтобы он уходил и оставлял меня одну с этими…
— Как бы с ними поступила Вера?
Я перевела взгляд на губы Тамерлана… видя, как они шевелятся сквозь туман, ощущая, как боль щемит сердце, а в ушах пульсирует голос мамы Светы.
«Моя птичка, моя Верочка, моя маленькая. Все будет хорошо. Тебе ждет самая прекрасная жизнь. Я каждый день молюсь за тебя, моя крошечка…»
— А Ангаахай Дугур-Намаева? Тебе решать кто ты и как поступишь!
Развернулся и оставил меня одну перед висящими на столбах людьми, извивающимися и смотрящими на меня, как на Бога, с мольбой и слезами в глазах.
***
Я вышла спустя какое-то время. Не знаю сколько пробыла там. Но когда посмотрела на свет, то заболели глаза. Я зажмурилась, втягивая воздух всеми легкими. Хан стоял возле машины и смотрел на меня. Ветер трепал его волосы и раздувал рубашку. Я шла навстречу, сжимая нож дрожащими пальцами.
Приблизилась вплотную, ощущая безмерную благодарность за то, что дал мне возможность понять себя и…принять решение самостоятельно. Возможно неправильное и страшное. Возможно я за него потом заплачу и отвечу на небесах. Вложила нож ему в ладонь.
— Я — Ангаахай Дугур-Намаева.
Несколько секунд смотрел на меня, а затем усмехнулся и глаза вспыхнули восторгом, резко привлек меня к себе, сжимая сильно до хруста в костях.
— Да. Ты МОЯ Ангаахай.
Глава 8
Люди привыкли придавать словам слишком большое значение, им кажется, что слова могут сделать многое. На самом же деле слова обычно обладают весьма слабой убедительностью. Они лишь смутно передают те глубокие, бурные чувства и желания, которые за ними скрыты. И сердце прислушивается только тогда, когда ему перестает мешать язык.
Теодор Драйзер
Осторожно отстранилась и посмотрела прямо в черные глаза. Какие они мрачные, тяжелые. Каждый раз имеют другой оттенок. Никогда не бывают одного цвета. Вот и сейчас они каштановые, прозрачные и вокруг зрачка черные лучи расходятся к краям. Меня в них тянет изо всех сил, как в дьявольский лабиринт и так странно видеть свое отражение в его зрачках.
— Смерть — это слишком просто…
Прищурился внимательно меня изучая, но улыбка не пропадает. И мне кажется я так зависима от его реакции. Она так важна мне. Как в детстве ребенок ждет одобрения родителей, так мне необходима его поддержка. Это ощущение, что мы на одной волне.
— Я хочу, чтоб они жили. Ведь умереть можно только один раз.
Улыбается еще шире и в глазах появляется блеск, еще не понятный мне, совершенно незнакомый. И я не знаю он разочаруется или наоборот примет мое решение. Я не знаю, чего именно он от меня ждал. Я и сама не знала, как поступлю.
— Как называлось то лекарство, которое они кололи маме Свете?
Расхохотался и провел указательным пальцем по моему носу.
— Маленькая страшная женщина? Они были твоим подарком. Ты можешь делать с ними все что захочешь.
— Я хочу, чтоб они жили… и всю свою жизнь жалели о том, что совершили.
— Значит так и будет…С сегодняшнего дня их жизнь превратится в ад и этот ад будет очень долгим.
Кивнул кому-то за моей спиной и снова посмотрел на меня.
— Еще раз сделаешь что-то без моего ведома очень сильно пожалеешь. Поняла? Никаких поездок! Никакой самодеятельности!
Кивнула и сама прижалась к нему, пряча лицо на широкой груди и тяжело дыша. Это была страшная война…внутри меня. Там, в том здании, где я могла почувствовать себя Богом. Первым порывом было обрезать веревки. Спустить каждого из них в бочку с цементом, растворить, расплавить, отомстить за маму. А потом пришло понимание, что для меня это ничего не изменит…Ее уже нет. И не вернуть. А они даже не успеют пожалеть или раскаяться перед смертью. Иногда жизнь — это далеко не гуманный выбор. И я выбрала для них жизнь. Такую, как решит Хан. Такую, чтоб они каждый день помнили за что она настолько длинная и мучительная.
***
Мне не нравилось приезжать в этот дом. Не нравилось это ощущения, будто я ступила в улей ногой, разворошила там все и теперь меня вот-вот облепят осы и искусают так, что я распухну от яда и умру. Они все напоминали мне ос и шершней. Гости Батыра. Одетые в шикарные наряды, в смокинги и вечерние платья, как на красной дорожке в Голливуде. Каждый из них фотографировался рядом с Дугур-Намаевым и приподносил ему подарок.
